Дуэль Пушкина. Реконструкция трагедии - Руслан Григорьевич Скрынников Страница 37

Приятель Пушкина А.Н. Вульф по случаю брака поэта писал, что «его первым делом будет развратить жену»425. Двадцатипятилетний повеса заблуждался. Ему была неведома гармония любви – стихия Пушкина. Поэт питал к жене совсем особое чувство, по временам дававшее о себе знать в наставлениях. Полушутя он писал ей: «…в деревне не читай скверных книг дединой библиотеки, не марай себе воображения, жёнка»426. В библиотеке Гончаровых в Полотняном заводе было богатое собрание фривольных изданий XVIII века. В беседе с Михаилом Юзефовичем тридцатилетний Пушкин крайне отрицательно отозвался об эротическом сочинении маркиза де Сада «Жюстина, или злоключения добродетели» и признался, что не мог дочитать книгу до конца. В зрелом возрасте поэт не выносил, когда в его присутствии говорили о «Гавриилиаде» или цитировали отрывки из неё427.

Вполне оценить доброту и заботу мужа Наталья смогла, кажется, уже после его смерти. Выйдя замуж за Ланского, Наталья Николаевна так говорила ему о племяннике, жившем в их семье: «Горячая голова, добрейшее сердце. Вылитый Пушкин»428.

Пушкин угадал в Наташе Гончаровой Мадонну. Но идеалу его соответствовала светская Мадонна, благовоспитанная, с безукоризненными манерами429. Наташа явилась в столицу провинциалкой. Поэту пришлось немало потрудиться, прежде чем его избранница достигла совершенства. Пушкин терпеливо объяснял молодой женщине: «…ты знаешь, как я не люблю всё, что пахнет московской барышней, всё, что не comme il faut, всё, что vulgar… Если при моём возвращении я найду, что твой милый, простой, аристократический тон изменился, разведусь, вот те Христос, и пойду в солдаты с горя»430. Дурному тону поэт противопоставлял аристократическую простоту и благовоспитанность.

О влиянии мужа можно судить по тем переменам, которые произошли с женой после смерти поэта. Когда Наталья Николаевна вернулась в столицу через два года, проведённых в деревне после катастрофы, она вновь ощутила себя московской провинциальной барышней, и Вяземскому пришлось заново учить её хорошим манерам. «Войдя в комнату, – наставлял князь вдову, – не краснеть и не бледнеть, присесть хозяйке и гостям учтиво и выбрать себе местечко общее, а не отдельное… 20 минут, полчаса особенного разговора довольно». По существу, наказ Вяземского повторял наставления Пушкина: «Поменьше тщеславия… одним словом: достоинство! достоинство!»431

Мать Натали упрекала зятя в жадности и прочих грехах. Бескорыстному и великодушному Пушкину пришлось не раз защищаться от подобных нелепых обвинений. В письме брату Пушкина писала: «Мой муж дал мне столько доказательств своей деликатности и бескорыстия, что будет совершенно справедливо, если я со своей стороны постараюсь облегчить его положение»432. Стиль письма Натальи Николаевны в этом случае безукоризнен. Её слова были отзвуком живой пушкинской речи.

Совсем иным слогом Пушкина писала после того, как потеряла наставника. Тридцати лет от роду вдова обратилась к А.И. Тургеневу. Приглашая его приехать в Михайловское, она пустилась в кокетливое объяснение: «…я только смиренно спрашиваю имя того цветка, который в данное время остановил полёт нашей желанной бабочки. Увы, все те, кого вы покинули здесь, вянут, ожидая вас. Не говорю вам, чтобы годы были здесь ни при чём, но приезжайте, наконец, поскорее собрать их последние ароматы»433. Перемена в стиле писем была разительная.

При жизни Пушкина Натали порой давала себе волю и говорила полузабытым языком провинциалки. «Куму моему, – писала она брату в 1834 г., – …мой поклон, а Августу дураку, пошлому, несносному, мерзкому на место поцелуя откуси нос». Тираду заканчивала просьба передать Августу, что он «долговязая свинья»434.

В свете Наталья блистала как Мадонна. Её триумфу нисколько не мешала молва об умственных способностях молодой женщины. «Невозможно быть прекраснее, ни иметь более поэтическую внешность, – писала Долли Фикельмон, – а между тем у неё немного ума и даже, кажется, мало воображения»435. Романтическое увлечение не помешало Дантесу повторить чужие слова о том, что у Натальи Николаевны мало ума436.

Приятель Пушкина Н.М. Смирнов вспоминал, как Пушкин, отец семейства, приходил к нему в гости и уныло повторял, а иногда и пел: «Грустно! Тоска!»437 Смирнов всецело относил уныние Пушкина на счёт женитьбы, которая «была его несчастье». Но он ошибался. До брака с Гончаровой поэт твердил «Тоска! Тоска!» в доме у сестёр Ушаковых. Екатерина Ушакова, которую считали невестой поэта, жаловалась брату: «Город опустел, ужасная тоска (любимое слово Пушкина)»438. После помолвки с Натали Пушкин писал 31 августа 1830 г. Плетнёву: «Милый мой, расскажу тебе всё, что у меня на душе: грустно, тоска, тоска. Жизнь жениха тридцатилетнего хуже 30-ти лет игрока. […] Чёрт меня догадал бредить о счастье, как будто я для него создан»439. Тому же Плетнёву полгода спустя Пушкин сообщал нечто иное: «Я женат и счастлив; одно желание моё, чтоб ничего в жизни моей не изменилось – лучшего не дождусь. Это состояние для меня так ново, что кажется я переродился»440.

Суждения о семейной жизни поэта затруднены из-за того, что сохранились лишь письма Пушкина к Натали, тогда как её письма исчезли. Остаётся загадкой, на каком языке переписывались супруги. «Зная нормы бытового общения, принятого в социальном круге, к которому принадлежал и Пушкин, – писал Ю.М. Лотман, – можно полагать, что дома он разговаривал с женой по-французски. Тем более знаменательно, что письма он ей писал исключительно по-русски»; «вероятнее всего, она отвечала мужу по-французски»441.

Братьям Наталья писала письма то по-французски, то по-русски. В переписке с мужем она, вероятно, также пользовалась двумя языками. Пока Пушкин был женихом, он переписывался с Натали преимущественно по-французски. Однажды Гончарова прислала ему сердитое письмо, которое было короче визитной карточки. Выведенный из себя поэт пытался перейти с французского на русский: «Милостивая государыня, Наталья Николаевна, я по-французски браниться не умею, так позвольте мне говорить вам по-русски, а вы, мой ангел, отвечайте мне хоть по-чухонски, да только отвечайте»442. Выговор Пушкина показывает, сколь мало значения поэт придавал в своей переписке с Натали этикетной стороне писем. Предложение насчёт чухонского языка было равнозначно предложению отказаться от французского языка. Невеста оставила намёк без внимания, и жениху пришлось вернуться к французскому языку.

После свадьбы Пушкин писал жене исключительно по-русски. Его письма были естественны и безыскусны. Они служили как бы продолжением прерванных домашних бесед. Этот факт служит лучшим доказательством того, что дома поэт общался с женой на родном языке.

Никто не ценил родной язык так, как ценил его Пушкин. Языку нашему, говорил он Далю, нигде не найти такого русского раздолья, как в сказке; «надо бы сделать, чтобы выучиться говорить