Виталий Сирота - Живое прошедшее Страница 37

Бытовые неудобства того времени: очереди, жизнь в коммунальной квартире, печное отопление, отсутствие газа и теплой воды – почти не влияли на мое отношение к советской власти. Дефицит и неудобства переживались легко, были привычны и худо-бедно объяснялись недавней военной разрухой.

Поскольку мое отрицание советскости зародилось уже в раннем детстве, то, вероятно, оно идет не столько от ума, сколько от сердца. Важен характер, а не позиция, говорил кто-то из классиков.

Как же мое негативное отношение к советской власти совмещалось с тем, что я прожил при ней большую часть своей жизни: учился, работал, строил карьеру? Действительно, я прошел по обычной для тех лет лестнице: октябренок, пионер, комсомолец. В комсомол вступил под давлением классного руководителя, намекнувшего, что мое упрямство может создать неприятности отцу. В партию не вступил, это для меня было неприемлемо. Но в то же время я сдавал бесчисленное количество экзаменов по общественным наукам, сидел на комсомольских собраниях… Борцом с режимом я не был. Но я всегда старался не контактировать с властями по политическим и идеологическим вопросам и не поддерживать лично никаких их инициатив. Это удавалось – более или менее удачно лавировал.

Такова была позиция большинства в моем окружении.

Мой знакомый в те годы изучал историю Китая П-Ш веков нашей эры. Он говорил, что заниматься более поздним периодом для него интереснее, но невозможно – сплошная политика. Продолжил он свои штудии уже в Австралии.

Позиция, конечно, не героическая. Но даже она требовала наличия внутреннего стержня и определенных понятий о границах допустимого в тех бесчисленных компромиссах, на которые приходилось идти. Думаю, что люди с такой позицией сыграли свою роль в смене власти; они были необходимой почвой для перемен. К сожалению, время надежд было недолгим и ожидавшаяся «просвещенная демократия» так и не возникла.

Многие сегодня добром вспоминают социальные гарантии, стабильность и другие приметы советского времени. Для этого есть основания: неплохая (по тем временам) система медицинской помощи, хорошее и доступное образование, худо-бедно работающая милиция, не бросающаяся в глаза коррупция, неплохие пенсии (за исключением колхозных), внешне терпимые межнациональные отношения, да и сама социалистическая идея может быть довольно привлекательной. Поэтому часто говорят, что то время надо оценивать объективно, видеть его плюсы и минусы. Звучит взвешенно и убедительно. Я с этим не согласен. Я не жалею ни о чем, что ушло с Советским Союзом. Я не имею в виду, конечно, личную жизнь, семью, друзей, спорт… Жалею лишь, что исчез определенный тип людей – таких, как друзья и родственники моих родителей, родителей моей жены… Мои родители и их друзья принадлежали к научно-технической интеллигенции. Она в основном стояла в стороне от власти. Более того, сторонилась ее. В силу специфических послереволюционных условий жизни в дни своей молодости эти люди не были безупречно образованны, но, безусловно, ценили культуру и образование. Молотые-перемолотые отделами кадров и спецотделами, «проработанные» на бесчисленных собраниях бог знает какими ораторами, прошедшие фронт или тяжело трудившиеся во время войны в тылу, в глубине души они оставались нежными, деликатными и даже романтичными. Эти качества были почти запретными, «мелкобуржуазными, интеллигентскими, чуждыми победившему пролетариату» (Собчак А. Сталин. Личное дело. М., 2014). Я счастлив, что знал их. Благодаря им я понял, что такое хорошо и что такое плохо. А они получили это знание от своих родителей и, несмотря на лихолетье, сохранили его. Им туго пришлось в перестроечные годы. Сейчас людей этого типа я практически не встречаю.

Чувствовал ли я себя причастным к советским достижениям в космосе, спорте, науке? Конечно. Но сладость этих побед была сильно, порой даже безнадежно, подпорчена тем, что все они использовались властью для пропаганды непривлекательных для меня идей.

Это не относится к празднику Победы, который, несмотря на пропагандистские литавры, был и остается непритворно волнующим.

Официально с советским строем у нас покончено. Но фактически он жив, и ясного отношения к нему не выработано. Даже новый гимн, по сути, прежний. В чем здесь дело? Почему в нашей стране, в отличие от многих стран и республик бывшего советского блока, приветствуются советские символы и столь теплы воспоминания о прошлом, почему не популярны имена А. Д. Сахарова и А. И. Солженицына? Причин много. Одна (но только одна) из них, несколько резковато, показана в уже цитированном «Монологе голубого песца» на примере существа, вырвавшегося со зверофермы. С радостью оказавшись на воле, в диком зимнем лесу, он скоро измучился и… вернулся в клетку:

Но я устал. Меня шатали вьюги.Я вытащить не мог уставших лап,и не было ни друга, ни подруги.Дитя неволи – для свободы слаб.

Кто в клетке зачат – тот по клетке плачет,и с ужасом я понял, что люблюту клетку, где меня за сетку прячут,и звероферму – родину мою.

Усталого песца можно понять – на ферме у него были гарантированные блага: еда (возможно, неплохая), лечение и, может быть, даже заботливый зоотехник…

Реальность, конечно, много-много сложнее истории песца. Перестроечный и послеперестроечный «лес» оказался воистину дик. Но для меня возврат к советскому прошлому – это возврат в клетку. Оценивать ее удобства, достоинства и недостатки не хочется.

Вологда: близкая и загадочная

Моя жена Татьяна родом из Вологды, поэтому в 1970-80-е годы я там много и с удовольствием бывал.

Приятное волнение начиналось уже при виде старинного здания вокзала. Там пахло углем – им тогда отапливались железнодорожные вагоны. В Вологде еще сохранялись деревянные дома, тротуары и местный говор с колоритными, меткими словечками…

Я обошел музеи ссыльных революционеров, соборы. Посетил картинную галерею, где было много работ старых русских мастеров и действовала внушительная экспозиция местных современных художников. В книжных магазинах продавались издания местных авторов, некоторые из которых были широко известны и популярны в масштабах страны (Василий Белов, Николай Рубцов; живший в 70-е в Вологде Виктор Астафьев; Ольга Фокина). Чувствовалось, что в городе богатая, но какая-то «подспудная» культурная жизнь – наблюдая за непростым бытом местных жителей, общаясь с ними, догадаться о ее существовании было трудно…

Тогда в моду входил Русский Север. Люди ехали посмотреть старинную архитектуру, церкви и монастыри Вологодчины. Многим хотелось просто размеренно пожить в маленьких деревянных домах на тихих улицах рядом со старинными белыми церквями… Правда, церкви были не в лучшем состоянии. Например, в соборе, расположенном около дома родителей жены, тогда находилось производство валенок. Оттуда кисловато пахло овчиной на всю округу. Но даже этот запах был приятен – он казался живым, чуть домашним, не химическим.