Владимир Коваленок - Родина крылья дала Страница 37

— Мне тоже это не нравится. Я лично поставил бы между салонами США и СССР «Шаттл» и станцию «Салют» в состыкованном положении. Это было бы более интересным. Однако…

Генерал пригласил нас за столик, помолчал, потом сказал:

— Сейчас я ушел из НАСА и занимаю ответственную должность в ВВС, отвечаю за разработку и принятие на вооружение того, что вы видели. Мне это не нравится. Я собираюсь уйти в отставку и заняться бизнесом.

Когда мы уже собрались уходить, Д. Слейтон неожиданно спросил:

— Скажите, что случилось с Владимиром Ляховым и Валерием Рюминым? Неужели им нельзя ничем помочь и они обречены…

Мы с Сашей недоуменно смотрели на американских коллег. Стаффорд протянул свежий номер французской газеты «Фигаро». Наш переводчик коротко изложил содержание статьи. «Советские космонавты В. Ляхов и В. Рюмин — смертники. Они находятся в плену орбиты. У них нет возможности совершить посадку на неисправном корабле, а в Советском Союзе нет запасного корабля-спасателя. Гибель космонавтов неизбежна. Во всем мире людей интересует одно: обратятся ли русские к американцам за помощью, чтобы спасти своих героев…»

Подавив волнение, я ответил Стаффорду и Слейтону, что газета «Фигаро» что-то напутала. Накануне вылета я звонил из аэропорта в Центр управления полетом. Неужели мне ничего не сказали? Неужели с экипажем беда? Неужели Валерий Рюмин снова смотрит беде в лицо? С Владимиром Ляховым мы вместе в отряде с 1967 года. А с Валерием Рюминым пережили сложный полет на «Союзе-25», который я помню до сих пор до мельчайших подробностей. Ведь он, прямо скажем, породнил нас с Валерием. Полет стал для нас испытанием на прочность, человечность и веру друг в друга.

Валерия Рюмина я встретил впервые в 1974 году. Знакомство с обаятельным и общительным сотрудником конструкторского бюро состоялось в Крымской обсерватории, где мы проходили подготовку по астрофизическим экспериментам, проводили испытания астронавигационных приборов и систем, отрабатывали методику снятия спектральных характеристик источников излучения звездного неба. Экипажи сами предлагали, как можно усовершенствовать некоторые приборы. Предлагали, к примеру, заблаговременно заготовлять маски с конфигурациями различных созвездий, доработать астроориентаторы. Выигрыш получался ощутимый — за то время, пока станция летела по теневой части орбиты, можно было снять характеристики семи-восьми источников вместо одного по старой методике. Наши предложения конструкторы принимали не очень охотно. Документация была уже вся отработана, до полета очередной экспедиции на станцию «Салют-4» оставалось меньше года. Экипажи настаивали на проведении доработок. Валерию Рюмину было поручено разобраться во всем и доложить Генеральному конструктору. Валерий Рюмин принял сторону экипажей. Нам он понравился своей вдумчивостью, конкретностью суждений.

Вторая моя встреча с ним произошла в Центре управления полетом, который тогда находился в Евпатории. Валерий Рюмин работал сменным руководителем полета. Шла подготовка к старту Василия Лазарева и Олега Макарова. Смены Центра тренировались управлять, проигрывались внештатные ситуации. Мне нравился стиль работы Рюмина. Станцию «Салют» он знал безукоризненно, отлично владел и бортовой документацией.

На одной из тренировок я предложил вариант разгерметизации стыковочного механизма, который не был рассмотрен в инструкциях, не описан. Сменным руководителем тренировки был Валерий. Он четко подавал команды, но давление в станции условно падало. Земля выхода не находила. Ситуация была сложной, время шло, сеанс связи закончился. «Комиссия» зафиксировала «трагический исход», тренировка была приостановлена. Валерий долго не покидал своего рабочего места. Часа через два он зашел в комнату разработки нештатных ситуаций.

— Случай поучительный для группы управления, — признался будущий 41-й космонавт.— Допущена серьезная методическая ошибка: предусмотрена ответственность за нахождение экипажа в корабле и в станции отдельно. А когда аварийная ситуация произойдет на переходе, получится своего рода «ничейный участок».

Он тут же отдал распоряжение на доработку бортовой документации.

В совместной работе мы узнавали много нового друг о друге. Подружились и наши семьи. Вскоре мы с Рюминым стали готовиться в одном экипаже: я — командиром, а Валерий — бортинженером. Не смог стартовать Юрий Пономарев — первый мой бортинженер. Приговор медицинской комиссии был категоричен: не годен к космическим полетам. Подвело сердце. Наш экипаж был определен основным. Ю. Романенко и А. Иванченков назначались нашими дублерами, а В. Ляхов и Г. Гречко вошли в состав запасного экипажа.

Станция «Салют-6» была выведена на орбиту 27 сентября 1977 года. На вечер 9 октября был назначен наш старт. Мы с Рюминым днем хорошо выспались, хотя предстартовое волнение давало о себе знать. Собирались в космос на 100 суток. Поэтому попросили парикмахера постричь покороче. Не предполагали, что полет продлится только двое суток. И тогда, уезжая на специальном автобусе от гостиницы на стартовую площадку, не думали, что судьба поведет наши жизни параллельными курсами: всегда вместе, но не в одном экипаже.

Вечером носитель в свете прожекторов смотрелся торжественно и величаво. Мы поднялись к лифту и помахали, прощаясь, руками. Я глянул в небо, оно было затянуто тучами. Собирался дождь.

Выведение на орбиту прошло отлично. Встреча с невесомостью произошла неожиданно. Корабль отделился от носителя, стало тихо, пришло ощущение, что висишь вниз головой. В иллюминаторе показалась Земля. Хотелось прильнуть к нему и смотреть не отрываясь, но программа полета требовала от нас выполнения большой серии команд. Стыковку мы начали спокойно и уверенно. После выполнения маневров на сближение увидели станцию на теневой части орбиты. На расстоянии ста метров от станции я перешел на ручное управление причаливанием. Станция медленно надвигалась на нас. Положение ее было необычным, мы видели ее низ, отчетливо просматривался люк конуса отсека научной аппаратуры. Его не должно быть видно при нормальной ориентации. Валерий сообщает расстояние: 50 метров… 30… 20. Я встревожился. Ориентация станции не соответствует нормальному положению. Если продолжать сближение, то корабль и станция могут столкнуться. Слышу — «Тормози!» Секундой раньше я нажал на тумблер торможения. Специалисты Центра управления полетом потом подсчитают, что в тот момент между стыковочными плоскостями была дистанция всего лишь в полтора метра. Станция медленно отдаляется, но положение ее не меняется: отчетливо виден люк отсека научной аппаратуры. Начинаю выравнивание, но безуспешно. При включенной радиотехнической системе стыковки куда бы ни уходил корабль — станция его находит, она «видит» его своими антеннами. Мы отлично знаем это и все же начинаем облет без выключения «Иглы» — радиотехнического комплекса, который должен обеспечить стыковку. С Земли посоветовали выключить автоматический режим и провести стыковку в ручном режиме. Мы поняли, что неоправданно много израсходовали топлива. Физическое и психологическое напряжение достигло предела. Неужели мы ошибаемся? Нет, тысячу раз нет, работаем мы правильно, четко. В голову лезут разные мысли. После выключения радиотехнической системы мы переходим на ручное управление. Медленно сближаемся, как бы плывем на станцию. Валерий показывает на перекрестие визира и видеоконтрольное устройство телевизионной системы и поднимает большой палец — все идет отлично. Ждем касания… Ощущаем толчок. Ждем желанного зеленого транспаранта: «Механический захват». Вместо него загорелся другой: «Отвод». Стыковки не произошло. Принимаем решение повторить ее. Зависаем метрах в 30 от станции. Валерий недоуменно пожимает плечами, голос его становится напряженным, а я ощущаю сухость во рту. Связи с Землей нет, решение принимать надо самим, и мы пошли на второй режим. Но и на этот раз все повторилось: соударение и страшная надпись на транспаранте: «Отвод».