Алиса в русском зазеркалье. Последняя императрица России: взгляд из современности - Павел Валерьевич Басинский Страница 38

После долгих траурных мероприятий, панихид и богослужений в соборе Петропавловской крепости у гроба с телом Александра III оба – и Ники, и Алиса – были вымотаны физически. Да и душевно. Как будто два корабля во время шторма в открытом море. Ни о какой разлуке уже не могло быть речи – оба чувствовали, что в связке им будет легче преодолеть неизбежные трудности.

Думала ли Алиса, мечтая в юности о красивой свадьбе и благородном женихе, что в свой свадебный день точь-в-точь повторит судьбу своей матери? Принцесса Алиса Великобританская потеряла отца, принца-консорта Альберта, за несколько месяцев до назначенной свадьбы, и горю ее матери – королевы Виктории, да и самой Алисы, не было предела. Она выходила замуж в июле 1862 года в атмосфере глубокого траура, в который был погружен весь Виндзорский замок. Даже ради свадьбы дочери королева Виктория не сменила черного платья. Происходящее всем показалось «дурным знаком».

Траур в Зимнем дворце мало чем отличался от траура в Виндзоре, только душевные раны были еще свежее – прошло всего две недели, как в столицу привезли тело императора. И здесь окружающим также казалось, что происходящее – «дурной знак». Невеста, приехавшая в Петербург вместе с гробом, не может принести стране ничего хорошего, а свадьба во время траура не может быть хорошим началом для царствования. Как выразился в воспоминаниях великий князь Александр Михайлович, «самая нарочитая драматизация не могла бы изобрести более подходящего пролога для исторической трагедии последнего царя».

После похорон Александра III была назначена дата свадьбы нового царя – менее чем через неделю, 14 ноября 1894 года. Это был день рождения вдовствующей императрицы Марии Федоровны, благодаря чему было возможно послабление траура во дворце. В каком-то смысле мать пожертвовала своим праздником ради свадьбы сына, хотя своей красотой и великолепием белого наряда затмила в итоге даже невесту. Гости, приехавшие на похороны, остались на свадьбу. Среди них: великий герцог Гессенский Эрнст-Людвиг (брат Алисы), принц Эдвард и принцесса Александра (сестра Марии Федоровны) Уэльские, принц Генрих и принцесса Ирэна (сестра Алисы) Прусские. Отчасти дата свадьбы была обусловлена и этим фактом – в Петербурге уже находились родственники Алисы, приехавшие хоронить Александра III. Зачем их потом дополнительно вызывать в Россию?

И все-таки, несмотря на печальные обстоятельства, при которых проходила церемония, ее провели со всем вниманием к традициям царской свадьбы.

”Принцессу Аликс одели в Малахитовой туалетной комнате Зимнего дворца. Ее волосы традиционно уложили длинными локонами перед знаменитым золотым зеркалом императрицы Анны Иоанновны, перед которым каждая русская великая княгиня одевалась в день свадьбы. Помогал главный дамский костюмер императорской семьи, он передавал драгоценности короны, лежавшие на красных бархатных подушечках. Вдовствующая императрица сама возложила алмазную свадебную корону на голову невесты. Она надела множество прекрасных бриллиантовых украшений, а ее платьем было тяжелое русское придворное платье с настоящим серебряным шитьем, с невероятно длинным шлейфом, отделанным горностаем. С ее плеч ниспадала мантия из золотой ткани, отделанная тем же королевским мехом. Эти одежды несли камердинеры; они были такими тяжелыми, что когда свадебная церемония окончилась и императорская семья со своими гостями удалилась в Малахитовую комнату, великий герцог Гессенский увидел свою сестру, стоявшую неподвижно и одиноко в центре залы (император на минуту ее покинул), будучи не в состоянии сделать ни шага!

(Баронесса Софья Буксгевден. «Жизнь и трагедия Александры Федоровны…»)

ПБ: Что ж, ее можно понять! В июле того же года состоялось бракосочетание сестры Николая Ксении с великим князем Александром Михайловичем. Ее наряжали так же, как затем Алису. Вот что писал князь в своих поздних воспоминаниях:

”Я помню, что она была одета в такое же серебряное платье, что и моя сестра Анастасия Михайловна (вышла замуж за великого герцога Мекленбург-Шверинского Фридриха Франца III в 1878 году. – П. Б.) и как все великие княжны в день их венчания. Я помню также бриллиантовую корону на ее голове, несколько рядов жемчуга вокруг шеи и несколько бриллиантовых украшений на ее груди…

– Я не могу дождаться минуты, когда можно будет освободиться от этого дурацкого платья, – шепотом пожаловалась мне моя молодая жена. – Мне кажется, что оно весит прямо пуды.

Консерватизм Романовского дома в плане одежды для новобрачных был таков, что она, по-видимому, не менялась с незапамятных времен, и вес ее, соответственно, оставался тем же. Александр Михайлович с юмором пишет, что он был обязан войти к своей молодой жене в первую брачную ночь в халате, который весил не меньше 16 фунтов (больше семи килограммов). На вопрос церемониймейстеру, как он будет носить такой халат, тот ответил, что этот халат предназначен не для постоянного ношения, а для первой брачной ночи. «Этот забавный обычай, – писал князь, – фигурировал в перечне правил церемониала нашего венчания наряду с еще более нелепым запрещением жениху видеть невесту накануне свадьбы. Мне не оставалось ничего другого, как вздыхать и подчиняться. Дом Романовых не собирался отступать от выработанных веками традиций…»

Бриллиантовые серьги, которые надели на Алису в день ее венчания, весили столько, что пришлось прикреплять их золотой проволокой к волосам.

Но все это были неприятные мелочи в сравнении с общей атмосферой, в которой оказалась Алиса, приехав в Петербург. Когда она с лицом, закрытым черной вуалью, шла за гробом императора в Петропавловскую крепость, женщины в толпе шептали: «Она вошла к нам позади гроба, она приносит нам несчастие». Каково было слышать это принцессе, которую все обожали не только в ее родительском доме, но и во всем Дармштадте! Позже она рассказала Анне Вырубовой, что пережила по прибытии в Петербург:

”Так я въехала в Россию. Государь (Николай. – П. Б.) был слишком поглощен событиями, чтобы уделить мне много времени, и я холодела от робости, одиночества и непривычной обстановки. Свадьба наша была как бы продолжением этих панихид, – только что меня одели в белое платье.

Все, кто видел ее во время свадьбы, отмечали, что «она была бесконечно грустна и бледна». А ведь это был очень важный визуальный момент для тех, кто видел ее впервые. Все сразу заметили ее отличие от Марии Федоровны, чей приезд в Россию воспринимался почти как национальный праздник. Она, с ее живым характером и обаятельной внешностью, всех к