Силуэты пушкинской эпохи - Николай Дмитриевич Александров Страница 38

Г. А. Потемкин (1739–1791)

Звезда князя Григория Александровича Потемкина клонилась к закату. Начавшаяся в 1787 году война с Турцией была далека от завершения. Еще в 70-е годы Потемкин выработал «греческий проект», предполагавший уничтожить Турцию и возложить корону нового византийского царя на одного из внуков Екатерины II. Однако кампания давалась устроителю Новороссии, покорителю Крыма и князю Таврическому с трудом. Потемкин действовал вяло и лишь после удачной защиты Кинбурна Суворовым стал более решительным и осадил Очаков… Взять его удалось только через год. Потемкин приехал в Петербург, где был принят с воодушевлением и щедро награжден, а затем вновь вернулся на военный театр.

Не участвуя в операциях Суворова и Репнина, с главною массою войск он медленно продвигался к Днестру. Осажденные им Бендеры сдались без кровопролития. В 1790 году он получил, вдобавок к прочим, титул гетмана казацких екатеринославских и черноморских войск, основался в Яссах, настороженно следя не столько за ходом военных действий, сколько за событиями, разворачивающимися в Петербурге. До него доходили дурные вести о происшедшей перемене в расположении государыни и о фаворе Зубова. 11 декабря 1790 года Суворов взял Измаил и уехал в Петербург. Было приметно, что и он шел тайно против своего фельдмаршала. Екатерина удерживала Потемкина при армии, но он рвался в столицу, понимая, что именно там решается судьба турецкой кампании. Уезжая из армии, он сказал, что нездоров и едет в Петербург дергать зубы. Однако в Петербурге Потемкин убедился, что на отставку Зубова в ближайшее время надежды нет.

Его положение оказалось шатким. Чтобы вернуть расположение Екатерины, он решился в ее честь дать небывалый праздник. Приготовления были грандиозны: со сказочной быстротой достраивался дом князя Таврического, разбивался сад, копались пруды и ставились скульптуры. Описание праздника составлял Державин. Праздник действительно получился грандиозным, но цели своей Потемкин не достиг. Екатерина отослала его обратно в армию. 24 июля Потемкин выехал в Яссы. 4 октября 1791 года из Ясс, терзаемый лихорадкой и отчаянием, он писал императрице: «Матушка! всемилостивейшая государыня! Нет более сил переносить мне мучения, одно спасение остается оставить сей город, и я велел вести себя к Николаеву. Не знаю, что будет со мною. Вернейший и благодарнейший подданный». На другой день в полдень, между Яссами и Николаевым, он велел остановить коляску «Будет теперь, некуда ехать, я умираю, выньте меня из коляски, я хочу умереть в поле», — сказал князь.

Его положили на траву, намочили голову спиртом. Зевнув раза три, он так покойно умер, как будто свеча, которая вдруг погаснет без малейшего ветра. Гусар, бывший за ним, положил на глаза его две денежки, «два лепта»…

С. П. Потемкин (1787–1858)

25 января 1830 года в частном Московском французском театре, содержимом артиллерии подпоручицей Софьей Васильевной Карцевой, родом француженкой, член дирекции и секретарь антрепренерши Берт нанес пощечину любимице публики молодой актрисе Альфред. Завсегдатаи французского театра Карцевой, желая заступиться за актрису, которую дирекция не только лишила уже назначенного бенефиса, но и уволила от службы, потребовали, чтобы бенефис был дан. В театре произошел шум и скандал, главными зачинщиками которого выступили полковник Воейков, гвардии поручик граф Потемкин, ротмистр Пашков и коллежский ассесор Сибилев, коих городские власти посадили в городской съезжий дом сроком на 8 дней. Фрондирующая Москва заволновалась. Началось настоящее паломничество к арестованным, и улицу перед съезжим домом запрудили кареты и экипажи. Все, что было в Москве недовольного администрацией и полицией, спешило засвидетельствовать свое сочувствие жертвам произвола, арест которых мало напоминал обыкновенное заключение.

Князь Вяземский, еще в 1821 году «кормившийся иногда», по его шуточному выражению, «у Потемкина птичьим молоком» и в своей «Старой записной книжке» оставивший подробный рассказ о происшествии в театре «русской барыни Карцевой», писал: «В числе временных жильцов Съезжей был и богатый граф Потемкин. Сей „великолепный“ Потемкин, если не „Тавриды“, то просто Пречистенки, на которой имел он свой дом, перенес из него в Съезжий дом всю роскошную свою обстановку. Здесь давал он нам лакомые и веселые обеды. В восьмой день заключения приехал во время обеда обер-полицмейстер Шульгин и объявил узникам, что они свободны. Все это было довольно драматически и забавно, и Замоскворецкий Съезжий дом долго не забудет своих неожиданных и необычных арестантов».

Из арестантов, пожалуй, наиболее популярным в Москве представителем высшего общества был граф Сергей Павлович Потемкин, человек умный, образованный, талантливый и симпатичный, великодушный, беспечный, отличавшийся большим хлебосольством. Он, пишет Лонгинов, «рожден был с наклонностью ко всему изящному и прекрасному. <…> Был тонкий ценитель драматического искусства, архитектуры, стихов, музыки. В доказательство его вкуса можно привести великолепный иконостас Чудова монастыря, сооруженный под главным и непосредственным его наблюдением. Врожденное изящество руководило им во всем, что бы ни предпринял он, — все, как бы каким-то волшебством, делалось роскошно, оригинально и прекрасно: меблировка ли комнат, постройка дома, устройство праздника, все равно вы узнавали во всем руку мастера… Московский Английский клуб обязан графу Потемкину теперешним своим помещением: в 1831 году он был старшиной и более всех способствовал переводу клуба в дом графини Разумовской, который был отделан по его указаниям. — Москва помнит его роскошные пиры. С графом Потемкиным умерло предание о старинном хлебосольстве, которым так прежде славились наши богачи».

Но главною страстию Потемкина был театр. Он писал о театре и для театра, перевел «Гофолию» Расина и переделал «Душеньку» Богдановича в оперное либретто. Сам когда-то был превосходным актером, а впоследствии, в течение многих лет, посещал ежедневно спектакли. Артисты все знали его, уважали его суждения и собирались к нему часто, встречая самый дружеский прием. По словам Аркадия Васильевича Кочубея, знавшего Потемкина уже много позже, когда он разорился,