Михаил Каратеев - По следам конквистадоров Страница 38

Тут, на просторной лесной вырубке жила довольно многочисленная семья, состоявшая из старухи матери — типичной индианки, которая никогда не выпускала изо рта трубки, ее тридцатилетней дочери и двух женатых сыновей с изрядным количеством ребятишек.

Младший из братьев, дон Лусиано, тоже до того походил на индейца, что к нему прямо просился головной убор из орлиных перьев. По натуре это был энтузиаст сельвы, охотник и бродяга, а так как все эти качества находили отклик и в моей собственной душе, мы с ним подружились. Лусиано большую половину жизни проводил в лесу и за первым же стаканом каньи вызвался показать нам на берегу реки Ипанэ такие места, где, по его словам, мы сможем наловить уйму рыбы и поохотиться на крупных зверей.

Подрабатывал распивочной продажей вина и каньи его старший брат, дон Маврисио, недавно возвратившийся с войны глубоким инвалидом и несколько месяцев спустя умерший от полученных ран. Узнав об истинной причине нашего визита, он наполнил каньей единственный имевшийся в его инвентаре стакан, и, повинуясь традиции, я пустил его вкруговую. Таким же образом были распиты еще два стакана, затем мы попросили литр вина.

— Здесь так симпатично, что на ужин мы безусловно опоздаем, — сказал Флейшер, — а пожевать чего-нибудь все же нужно. Спроси-ка, Миша, может у них найдется какая либо закусь?

Я перевел вопрос и выяснилось, что кроме галет и самодельного сыра нам ничего предложить не могут.

— Ну, что ж, принимая во внимание место действия и прочие тропические обстоятельства, это не так уж плохо. Заказывай галеты и сыр!

— А вот в углу лежит куча арбузов, — заметил Оссовский, — Спроси, не продадут ли один из них?

— Арбуз? — удивился дон Маврисио. — Да вы же вино пьете!

— Так что же из этого? — в свою очередь удивились мы.

— Это самоубийство! Арбуз с вином действует как сильный яд.

Мы недоуменно переглянулись.

— Что за чепуха! — воскликнул Полякевич. — Я помню, в Болгарии мы, выбрав часть мякоти, наливали в арбуз вина, а то и спирта, и дня через три за милую душу пили эту настойку. Что тут арбузы какие-нибудь особенные? Ты, химик, как смотришь на это дело?

— Для пользы науки предлагаю пожертвовать собой, — ответил я, и выбрав арбуз, разрезал его на части. К ужасу всех присутствующих, мы без промедления съели его, запивая вином, потом попросили второй литр и второй арбуз. И наконец, уже без арбуза, выпили еще два литра.

Надо сказать, что во всех южно-американских странах прочно укоренилось убеждение, что смешать в желудке вино с арбузом равносильно почти неминуемой смерти. Тщетно я, как и многие европейцы, в течение почти сорока лет стараюсь доказать всем знакомым аборигенам, что эта смесь совершенно безвредна, поедая на их глазах арбузы и запивая их вином. На меня смотрят с любопытством и недоверием, как на фокусника, глотающего живых цыплят и пьющего горящий керосин, а может быть думают, что я принимаю перед этим какое-нибудь противоядие. Попробовать, во всяком случае, никто не рискует и все остаются при своем враждебном заблуждении. Постепенно в этот вздор начали тут верить и многие русские.

— Интересно, откуда пошло у них такое поверье? — промолвил Оссовский. — Я уже и от других парагвайцев это слыхал. Может и в самом деле бывали такие случаи?

— Не думаю, — ответил я. — Ни в вине, ни в арбузе нет решительно ничего такого, что могло бы скомбинироваться в яд. У этой ереси какие-то другие корни, может быть даже исторические. Возможно, например, что в далеком прошлом какого-нибудь знатного кацика или конквистадора отравили его собственные приближенные, а вину свалили на арбуз и вино, которыми он в тот день подзаправился. Или еще что-нибудь в этом роде. Вот откуда оно и пошло.

— Я, во всяком случае, чувствую, что здоровья у меня явно прибавилось, — вставил Флейшер. — Переведи, Миша, этому индейцу.

— Может быть у русских желудки крепче и на вас это позже подействует, — пробормотал немного растерянный дон Маврисио. — Дай Бог, конечно, чтобы обошлось.

— Завтра вечером придем вам показаться, — сказал я. — Готовьте пару арбузов и литра три вина!

Простившись с хозяевами, мы изрядно навеселе зашагали по тропинке домой. В лесу стояла первозданная тишина, по обочинам таинственной ратью толпились стволы деревьев, в разреженном лунном свете гигантскими змеями чудились свисавшие с них лианы. Хмельному воображению все это казалось декорацией к какой-то полузабытой сказке, в которой и мы играем не последнюю роль.

— Ну что, Леня, разве плохо провели время? — благодушно икнув спросил Полякевич. — Или тебе все еще хочется газеты, радио и шума балов? Насчет газеты помочь не могу, а ежели хочешь шума, за этим дело не станет…

И вытащив свой наган, он принялся посылать в Божий свет пулю за пулей.

К концу пути ни у кого из нас не оставалось ни одного патрона.

Лес и лесные работы

Как я уже говорил, смежно с купленными участками, от казны нам дали полоску девственного леса, на несколько верст вглубину. Веруя на первых порах в то, что этот лес нам пригодится и будет со временем обращен в цветущие плантации, Керманов настоял перед властями на присылке землемера, который, живя у нас в колонии, успел наполовину обрусеть, пока отыскал в дебрях какие-то ориентировочные пункты и точно определил границы наших лесных владений.

Теперь для внешнего мира «Надежда» из скромной чакры обратилась в обширное поместье.

Это было, конечно, весьма лестно для самолюбия, но совершенно бесполезно во всех иных отношениях, прежде всего потому, что мы не имели никакой возможности огородить свой надел законной изгородью и тем официально закрепить его за собой, ибо необходимая для этого проволока стоила бы в несколько раз дороже всей нашей колонии. А собственность «на словах» никакого юридического значения не имела — с таким же успехом мы могли словесно занять втрое большую площадь леса и в доступных нам формах ею пользоваться. В те времена подобный образ действий тут не только не встречал возражений, но даже поощрялся. Свободных, но трудных для эксплуатации земель был непочатый край и правительство всегда шло навстречу людям с инициативой, которая обещала хотя бы попытку вывести такие земли из девственного состояния.

Приведу конкретный пример: один из моих асунсионских друзей, хан Нахичеванский, человек, как и мы, совершенно безнадежный, одно время мечтал заняться в Парагвае коннозаводством. Он съездил в Чако, нашел там место, которое ему приглянулось, по возвращении в Асунсион отправился в министерство агрокультуры и без всякого труда получил документ, которым отдавалось ему во владение 10 000 гектаров земли, с тем, что лишь через десять лет после начала эксплуатации он должен приступить к погашению стоимости этой земли маленькими квотами. Таким образом, сделаться в Парагвае крупным помещиком в ту пору было гораздо легче, чем извлечь из подобного поместья какую-нибудь пользу.