Катрин Шанель - Величие и печаль мадемуазель Коко Страница 38

— В синем салоне партия в бридж, не хочешь присоединиться?

— Я хочу, чтобы мой желудок перестал делать кульбиты.

— Там будет помощник капитана. Знаешь, он спрашивал о тебе. Заметить тебя среди толпы этих щебечущих манекенов, согласись… Тут может быть серьезное чувство. Хочешь, передам ему от тебя воздушный поцелуй?

— Передай ему, чтобы больше обращал внимание на свои прямые обязанности и постарался нас не утопить.

— Да иди же, погуляй по палубе, глупышка! Море совсем тихое!

— А какие тогда бывают шторма, если это — совсем тихое?

Я опять показала себя никчемной компаньонкой. Что за радость в спутнице, которая не играет в карты и не флиртует с помощником капитана! Вот другое дело Мися — та и тартинки с икрой уплетает одну за другой, и шампанское пьет лихо, в карты играет по-крупному, щиплет за щеки юных стюардов, нимало не стесняясь разницей в возрасте. Неважно, что тартинки и проигрыши Миси оплачивает Шанель — за развлечения всегда надо платить, а Мися — это же настоящий аттракцион! Я почувствовала неслыханное облегчение, когда нас привезли в отель «Уолдорф». Боюсь, что именно из-за меня Шанель оставалась там дольше запланированного срока.

— Здесь так роскошно, — восхищалась она. И это говорила она, хозяйка «Ла Паузы»! Но я понимала маму. Уровень комфорта в американских отелях был несравним с уровнем комфорта французских. Но тут всюду требовались деньги, за самую мелкую услугу должна была следовать награда. Коридорному мальчику, который принес кувшин воды со льдом, нужно было каждый раз давать по полдоллара, рабочему, пришедшему наладить вентилятор, — доллар… И они не стеснялись напоминать об этом, особым образом прижимая к боку сложенную ковшиком ладонь.

Через несколько дней я почувствовала себя в силах продолжать путешествие, да и когда мы через несколько дней покидали отель, паркет временами то вставал дыбом, то уходил из-под ног.

Но я воспряла духом, когда увидела прекрасный локомотив, поданный для нашей процессии, — поезд люкс, выкрашенный в белый цвет, изумительно, расточительно роскошный… Мать была польщена, она уже не опасалась за свой контракт с Голдвином. Чокалась со мной бокалом и цедила по капельке ледяное шампанское. Впрочем, я пила апельсиновый сок — он в Америке был очень хорош, а от шампанского у меня бывала икота.

Встреча была торжественной. Грета Гарбо, чья звезда сияла в полную силу, преподнесла моей матери букет лилий. Марлен Дитрих, только что прогремевшая в «Голубом ангеле», явилась в розовом костюме от Шанель. Я смотрела во все глаза и вспоминала, как мы с мамой ходили в кино — давно, еще до того, как она стала Великой Мадемуазель. Какие были чудесные немые фильмы! Какие звезды носили пышные наряды — декольтированные, с хвостами, со стеклярусом и блестками! Жирно намазанные веки, тяжеловатые черты лица, обязательный бюст — как те звездочки прошлых лет были не похожи на утонченную, худую, отточенную Марлен!

И все же кое-что я подметила верно. То, что хорошо в реальности, может быть не так хорошо на экране. И наоборот. Стоит только взглянуть на грим кинематографических актрис, как все становится ясно. Сдержанная элегантность, аристократический шик, — все то, что отличало туалеты от Шанель, не продавалось Голливудом. В жизни звезды с удовольствием носили костюмы от Шанель, но на экране им требовался мишурный блеск. Очередной головокружительный план Голдвина провалился, и он сам это признал. Вполне ожидаемо он не стал требовать обратно аванса, а только преподнес Шанель подарок и высказал сожаления. Та ничуть не выглядела обескураженной, напротив, была похожа на кошечку, налакавшуюся сливок. На американской земле ей повезло повстречаться с двумя дамами, знакомство с которыми могло бы быть ей очень полезным.

Редактор «Харперс базар» Кармель Сноу! редактор журнала «Вог» Маргарет Кейс! Два столпа американской моды! Две удивительные женщины! Кармель, с которой меня познакомили, показалась мне похожей на Шанель. Даже их судьбы были схожи — Кармель происходила из бедной ирландской семьи и неустанным трудом, начиная с должность продавщицы в магазине одежды, пробила себе путь наверх. Она стала редактором и за короткое время сумела изменить облик журнала в лучшую сторону. В то время, когда модные журналы воспринимались всего лишь как каталоги одежды и украшений, эта «a little Irish firecracker», «маленькая ирландская петарда», как звали ее в редакции, стала размещать на подвластных ей страницах не только материалы о современном искусстве и художественной литературе, но и качественные фотографии и эффектные репортажи. Она создавала журнал для женщин, которые хотели и одеваться, но и мыслить элегантно. Я оценила подобный подход высоко… хотя и сочла его поверхностным. Кармель умела находить людей. Она первой начала работать с Энди Уорхолом, заметила сдержанную красоту Лорен Бэколл, талант Трумэна Капоте, а также именно она впоследствии произнесла фразу, давшую название целой эпохе истории моды: «It’s a new look!» Безупречно одевавшаяся, фонтанирующая энергией, Кармель, по ее собственному признанию, мало спала и еще меньше ела, чтобы сохранить фигуру. Но в отличие от Шанель она явно имела прискорбную слабость к мартини… впрочем, быть может, мне это показалось. Нельзя судить о человеке по двум приемам, на которых пьют все. Американцы вообще пьют очень много на приемах, а вот получить у них стакан простого красного вина за обедом очень трудно. Большинство предпочитают пиво.

Маргарет Кейс я не узнала совсем — ее приглашали на прием отдельно от Кармель Сноу, чтобы не сталкивать лидеров конкурирующих изданий. Когда она была у нас, я посещала какой-то музей или выставку. А может быть, и просто ушла в кино. Но я так и не познакомилась с ней, и только через много лет узнала, что она покончила с собой, выбросившись из окна своего кабинета в «Вог», когда руководство пожелало отстранить ее от работы. Это участь женщины, по-настоящему преданной своему делу…

Итак, мы вернулись в Париж — потерпевшие неудачу, но отнюдь не обескураженные. Меня пригласили на работу в только что открывшуюся клинику Шато де Гарш, расположенную в пригороде Парижа Гарше, где, как вы помните, стояла вилла «Легкое дыхание», принадлежавшая матери. Несколько лет там жил композитор Стравинский со своим многочисленным семейством, но с тех пор как он съехал, дом стоял заброшенным. Сдавать его было не в принципах Шанель, продать — руки не дошли. Я попросила у матери разрешения поселиться там. Шанель подняла бровь.

— В этом гадком старом доме? Но, Вороненок… Позволь, я куплю тебе что-то более современно и удобное.