Ким Сен - В водовороте века. Мемуары. Том 3 Страница 38

Верные мои бойцы ни перед чем не останавливались, если дело касалось белой лошади. В каких бы трудных обстоятельствах ни находился наш отряд, они вдоль и поперек обшаривали близлежащие поселки и районы, контролируемые врагом, с тем, чтобы своевременно доставать такие корма для лошади, как овес и соль. Иные бойцы даже прочесывали убранные поля, чтобы собрать оставшиеся на них колосья. Были и такие, которые, собрав на полях один за другим колосья и растерев их ладонями, приносили в карманах и кормили зерном нашу лошадь. Каждый раз, как только они появлялись, лошадь мордой тянулась к их карманам.

Бойцы очень горячо любили и берегли белую лошадь. Конечно, я понимал, что все это они делали из уважения к своему командиру. И это было выражением чувства революционного товарищества и верности мне.

Безусловно, я был благодарен бойцам за проявление чувства товарищества и верности, но в то же время чувствовал себя немного неловко. При виде боевых друзей, которые прилежно занимались доставкой кормов и ухаживали за лошадью, я все больше и больше убеждался в том, что пора положить конец такому сверхвнимательному отношению к моей персоне. Мне чуждо было стремление пользоваться чужими услугами. Если бы кто-нибудь спросил меня: «Когда вы оказывались в самом неловком положении в вашей личной жизни в партизанские годы?», я бы ответил на это: «Когда бойцы оказывали мне какие-то особые услуги».

Когда мне приходилось сталкиваться с повышенным вниманием к моей скромной персоне, когда мне предоставляли особые льготы, которыми не могли пользоваться другие, я испытывал не чувство превосходства или удовлетворения, что присуще тем, которые считают себя особыми, выдающимися личностями, а чувство такой неловкости и виноватости, словно приходилось сидеть на иголках.

Тогда я рассудил так: пусть мне придется страдать еще несколько месяцев из-за болезни ног, пока я не избавился от недуга, но мою верную и любимую лошадь надо обязательно отдать крестьянам. Такой мой поступок мог бы облегчить хлопоты подчиненным. Другое дело, если бы моя лошадь использовалась как тягловая сила в полупартизанском районе. Тогда бы ей не пришлось участвовать в боях, и не было бы опасности, что она погибнет. Сначала я решился было дарить лошадь тому старику — батраку по происхождению в Шилипине, который прислал мне в свое время такую же белую лошадь. Но вскоре передумал — этот поступок несомненно бы его огорчил.

Я вызвал дежурного и отдал ему распоряжение: сегодня днем покормить лошадь по-особому и обильно. Если бы даже для этого пришлось израсходовать весь запас кормов…

— Сегодня кормите ее, как на убой, самыми отличными кормами из наших запасов. А после обеда уведите лошадь в поселок, что расположен за горой, и там передайте ее председателю Антияпонского общества поселка. Желательно захватить с собой и весь запас кормов. Пусть там передадут лошадь самому бедному крестьянину, у которого нет тягловой силы.

— Слушаюсь! — ответил дежурный.

Однако он не решался выходить из комнаты. В его глазах была нерешительность.

— Отправляйтесь и побыстрее выполняйте приказ! — строго предупредил, видя нерешительность дежурного.

После выхода дежурного из комнаты я с раскаянием поймал себя на мысли: а не слишком ли черствым был мой приказ об отправке лошади? Вышел на двор, чтобы последний раз проститься с нашей любимицей. Как обычно, я стал чистить ее металлическим скребком, а затем щеткой, неоднократно трепал ладонью гриву. При мысли о том, что я вместе с ней проделал несколько тысяч ли, сердце мое сжалось, словно от боли.

И вдруг произошел удивительный случай. Из глаз белой лошади, смотревших на меня, крупными каплями потекли слезы.

Я диву давался: почему животное предчувствует разлуку со мной? По всей вероятности, по выражению моего лица она поняла, какой приговор ей был вынесен.

Видя удрученный вид моей лошади, я впервые понял, что ив мире животных, которых мы, хлеща кнутом, заставляем идти куда угодно, существует прекрасная мораль, трогающая сердца людей, что эта мораль еще больше обогащает и делает разносторонней красоту мира, в котором мы живем,

«Прости меня, моя лошадь! Как ни жаль мне, но придется сегодня расстаться. Горечь разлуки мучительно больна и раздирает мое сердце, но больше я не могу ездить, не могу пользоваться привилегиями. Я никогда не забуду твои услуги — большие трудности и мучения выпали на твою долю!»

Уткнувшись лицом в лошадиную гриву, я некоторое время постоял, а затем вернулся в свой дом.

Помнится, в тот день, может быть, от душевной пустоты, за что бы я ни брался, все валилось из рук. Был такой момент, когда я уже раскаивался: а не напрасно ли я принял такое решение, уж не слишком ли я щепетилен, заботясь о своей репутации? Но ничего не поделаешь. Раз принято решение — отступать больше некуда. Я от души желал, чтобы мою любимую лошадь взял трудолюбивый и добрый хозяин, А теперь ждал дежурного, чтобы он явился ко мне с вечерним докладом.

Однако время шло, а дежурного все не было. Когда спустились вечерние сумерки, вместо него явился командир взвода О Бэк Рён, принес мне ужин и ни с того ни с сего начал разговор с извинения.

— Прошу наказать меня за нарушение дисциплины, — бросил он прямо с порога.

Услышав такое, я не мог взять в толк, что же с ним могло случиться?

— Какой дисциплины, о чем речь?

— Без вашего ведома я совершил налет на лесоразработки. И сразу же О Бэк Рён начал поспешно рассказывать о том, что побудило его совершить такие действия.

… Утром дежурный, получив от меня задание отправить белую лошадь в соседний поселок, возвратился в казарму взвода. Встретившись с О Бэк Рёном, он рассказал ему, что было дано такое-то распоряжение. Другой бы приказ он выполнил во что бы то ни стало, но тут обстановка исключительная. Дежурный, волнуясь, начал разговор с О Бэк Рёном о том, не найдется ли какого-нибудь выхода из создавшегося положения.

О Бэк Рён согласился с его мнением: — Бойцы постоянно ухаживали за белой лошадью и, видимо, из-за этого товарищ командир чувствует себя неловко. Вот он и принял такое решение. Можем ли мы отправить лошадь в поселок? Товарищ командир до сих пор не избавился от болезни ног. Если мы вдосталь запасемся кормами и будем стоять на своем, может быть, он изменит свое решение. Ты как дежурный пока не отправляй лошадь в поселок, а спрячь ее где-нибудь неподалеку. А я отправлюсь в японские лесоразработки «Синва» за кормами. Не надо докладывать, куда я ушел.

Лесоразработки эти находились в 16–20 километрах от Сяованцина. Там у О Бэк Рёна был знакомый. Он работал десятником, частенько бывал у нас в партизанском районе, занимаясь вырубкой леса. В ходе этого они, видимо, стали знакомыми.