Рудольф Баландин - 100 великих оригиналов и чудаков Страница 38

Его отговорил правитель канцелярии: деньги следует принять, ибо, хотя они присланы при стихотворном, по замыслу автора, письме, оно, несмотря на разные рифмы, представляет чистейшую прозу.

Гордый своим писательским успехом, Хвостов непременно спрашивал у тех, с кем встречался:

— Читали ли вы моё стихотворение «Холера-Морбус»?

Он всегда получал лестный отзыв на сие сочинение: ведь каждый знал, что в противном случае граф тотчас же станет читать поэму. Ему льстила всеобщая известность его «Холеры», но огорчало то, что нет слушателя в то время, когда его сильно подмывало читать свои стихи (он всегда утверждал, что рифмы его звучны необычайно). И вот счастье ему улыбнулось в образе семнадцатилетнего юноши Владимира Бурнашева, находившегося на действительной службе. Эта жертва попалась в старческие когти графомана, ответив на стереотипный вопрос, читал ли он знаменитые стихи на холеру: «Ещё не успел». Тотчас граф стал потчевать его отрывками из своего нового сочинения.

Бурнашев был ценной добычей ещё и потому, что юноша сотрудничал в маленькой воскресной газетке на французском языке «Хорёк», где печатал свои заметки о текущей литературе. Это было известно Хвостову. Мучая своими стихами Бурнашева, он не жалел восторгов по поводу его статей. В заключение граф пригласил его к себе в гости.

В ближайшее воскресенье после обедни у дома, где жил Бурнашев, остановилась карета, запряжённая четвёркой цугом с форейтором на передней правой лошади. Два ливрейных лакея в синих сюртуках с золотыми галунами на треугольных шляпах, соскочили с запяток. Один стал у дверец лазоревой кареты, другой вошёл в дом и подал Бурнашеву визитную карточку графа со словами, написанными на ней красными чернилами: «Не откажите, молодой писатель, потешьте старца, поезжайте с ним к нему на дом теперь же. Граф Дм. Хвостов».

Пришлось отбыть в карете вместе с его сиятельством. Дома граф прочёл ему стихотворения, только что написанные им, в чём удостоверяла свежесть чернил. Перед прощанием добрый старичок взял со своего юного слушателя слово, что он будет у него скоро, и спросил: «А вы, мой юный друг, имеете мою „Холеру-Морбус“?» Получив отрицательный ответ, снабдил гостя экземпляром своей холерной поэмы, сделав дарственную надпись.

На обратном пути Бурнашев зашёл за перчатками в модный магазинчик на Невском проспекте, против Гостиного двора. Направляясь на званый обед, он оставил в магазине хвостовское творение, сказав, что если завтра не зайдёт за этой вещью, то можно сделать с ней всё, что угодно.

Через пять или шесть дней после этого случая он вновь получил от графа Дмитрия Ивановича записку с приглашением на следующий вечер чаю откушать. Забыв о существовании подаренной ему тетради, Бурнашев отправился к Хвостову, где был принят с распростёртыми объятиями.

Граф заговорил о стихах, которые он подарил гостю и спросил, каково его мнение о них. Платя дань вежливости, но не правде, Бурнашев ответил, что эта книга занимает первое место в его библиотеке, а посвящение, начертанное рукою автора, приводит в восхищенье его родных. Но тут граф с любезной усмешкой произнёс:

— Видно, у вас, в Петербурге, возобновились чудеса Калиостро. Вы, молодой человек, говорите, что тетрадь эта у вас на квартире, а между тем она очутилась у меня здесь.

И он подал гостю злополучную тетрадь, вынув её из ящика стола. Владимир был ошеломлён. Оказывается, графиня Татьяна Хвостова купила какую-то материю в том же магазине, где побывал Бурнашев, и товар этот завернули в фрагмент творения её мужа.

Некоторые творения Хвостова обрели в полном смысле убийственную силу. Несколько сот экземпляров своей поэмы о «потопе Петрополя 7-го ноября 1824 года» он подарил Российско-Американской компании. Все эти экземпляры были отправлены на остров Ситху для изготовления патронов.

Князь Александр Суворов часто уговаривал свою племянницу: «Танюша, ты бы силою любви убедила мужа отказаться от его несносного стихоплётства, из-за которого он уже заслужил от весьма многих в столице прозвище Митюхи Стихоплётова!» Обращался он и к Хвостову с увещеваниями. Хвостов обещал исправиться, но сделать этого не мог.

Страсть графа к рифмоплётству была подобна психическому заболеванию, называемому графоманией. В остальном он был вполне вменяемым, неглупым, добродушным и нежадным человеком. Евгений Баратынский высказался о нём совершенно верно:

Поэт Писцов в стихах тяжеловат,Но я люблю незлобного собрата:Её-ей! не он пред светом виноват,А перед ним природа виновата.

В. С. Соловьёв

Владимир Сергеевич Соловьёв (1853–1900) — знаменитый русский философ — писал серьёзные трактаты, развивая идеи всеединства, Богоматерии, высокой духовности. Но, как свидетельствовали очевидцы, он обладал незаурядным чувством юмора и заразительно смеялся. И даже зловещий образ смерти не вызывал у него уныния. Вот его самоэпитафия:

Владимир СоловьёвЛежит на месте этом.Сперва был философ,А нынче стал шкелетом.Иным любезен был,Он многим был и враг:Но, без ума любив,Сам ввергнулся в овраг.Он душу потерял,Не говоря о теле;Её диавол взял,Его ж собаки съели.Прохожий! Научись из этого примера,Сколь пагубна любовь и сколь полезна вера.

Впрочем, есть у него стихи философские. Но и в них, подчас, «умные» проблемы представлены остроумно:

Во-первых, объявлю вам, друг прелестный,Что вот теперь уж более ста лет,Как людям образованным известно,Что времени с пространством вовсе нет;Что это только призрак субъективный.Иль, попросту сказать, один обман.Сего не знать есть реализм наивный,Приличный лишь для обезьян…Сказать по правде: от начала векаСреди толпы бессмысленной земнойНашлись всего два умных человека —Философ Кант да прадедушка Ной.Тот доказал методой априорной,Что, собственно, на всё нам наплевать,А этот — эмпирически бесспорно:Напился пьян и завалился спать.

Одна из его эпиграмм оказалась, увы, пророческой:

Придёт к нам, верно, из ЛесбосаРешенье женского вопроса.

И вот ещё одно его грустное и не теряющее актуальности признание:

БлагонамеренныйИ грустный анекдот:Какие мериныПасут теперь народ!

Зигмунд Фрейд