Дуэль Пушкина. Реконструкция трагедии - Руслан Григорьевич Скрынников Страница 39

Пушкина любила писать длинные письма. Ланской упрекнул её за это. «Ты прав, – отвечала ему Наталья Николаевна, – говоря, что я очень много болтаю в письмах и что марать бумагу одна из моих непризнанных страстей»458.

Дельные мысли жены радовали Александра Сергеевича, и он не оставлял их без поощрения: «…твоё замечание о просвещении русского народа, – писал он, – очень справедливо и делает тебе честь, а мне удовольствие». Пушкин отнюдь не разделял мнения света о глупости Натали. Через полгода после первой встречи с четой Пушкиных Долли Фикельмон записала в дневнике: «муж говорит, что она умна»459. Княгиня Вера Вяземская писала о Наталье, которой не слишком симпатизировала: «Пушкин восхищался её природным смыслом»460.

Жена позволяла себе резкие замечания по поводу друзей мужа. Она сочла вправе сделать выговор Пушкину за то, что он попал «в лапы к Соболевскому»461. И поэт терпеливо объяснил ей свой взгляд на Соболевского.

Пушкин вступил в пору зрелости. Он ясно видел, что родство не оправдывало себя. Иллюзии дружбы поблекли. Семья оставалась последней крепостью. Жене Пушкин изливал душу, у неё просил сочувствия, ей жаловался на близких людей: «Лев С. (родной брат поэта. – Р.С.) очень дурно ведёт… Я ему ничего не говорю, потому что, слава богу, мужику 30 лет; но мне его жаль и досадно, – писал Александр. – Соболевский им руководствует… Оба довольно пусты»462.

Мать семейства неизбежно оказалась в центре жизни поэта. Её ревность не была навязчивой и не порождала беспрестанного раздражения. В переписке невозможно уловить и тени злобы, зато много доверия и откровенности.

Одна из тем переписки – кокетство Натальи. Строки, посвящённые этому предмету, вследствие своей эмоциональной окраски всегда привлекали внимание. К жене обращены были слова поэта: «…будь молода, потому что ты молода – и царствуй, потому что ты прекрасна»; «гуляй, жёнка; только не загуливайся и меня не забывай»463. Разрешая жене «кокетствовать», Александр Сергеевич шутливо прибавлял, что всё-таки лучше его позволением не пользоваться464.

Кокетство было нормой поведения любой светской дамы. Но флирт не должен был выходить за рамки благопристойности, соответствовавшей идеалу поведения замужней дамы. В письме из Болдина Пушкин писал Натали осенью 1833 г.: «…кокетничать я тебе не мешаю, но требую от тебя холодности, благопристойности, важности – не говорю уже о беспорочности поведения, которое относится не к тону, а к чему-то уже важнейшему»465. В другом письме того же периода поэт внушал жене: «Повторяю тебе… что кокетство ни к чему доброму не ведёт; и хоть оно имеет свои приятности, но ничто так скоро не лишает молодой женщины того, без чего нет ни семейного благополучия, ни спокойствия в отношениях к свету: уважения»466.

Наталье не раз пришлось выслушивать от мужа жестокие нравоучения. Однажды он напомнил ей басню А. Измайлова о красавице-кокетке, Фоме и Кузьме. Баснописец предупреждал кокеток и прелестниц: «Не корчите Фому, не то попасть вам на Кузьму»467. Пушкин пояснил суть нравоучения: «Фома накормил Кузьму икрой и селёдкой. Кузьма стал просить пить, а Фома не дал. Кузьма и прибил Фому как каналью». Из этого поэт выводит следующее нравоучение: «Красавицы! не кормите селёдкой, если не хотите пить давать; не то можете наскочить на Кузьму»468. Пушкина не усвоила нравоучения, в точности предвосхитившего её будущее.

Наталья не только предавалась флирту, но и считала своим долгом писать подробные отчёты мужу. Поэт шутливо благодарил супругу за то, что она подробно и откровенно описывает ему свою «беспутную жизнь». Но в конце концов он взмолился, прося избавить его от победных реляций: «Радоваться своими победами тебе нечего. […] Жёнка, жёнка! я езжу по большим дорогам, живу по три месяца в степной глуши… – для чего? – для тебя жёнка; чтоб ты была спокойна и блистала себе на здоровье… Побереги же и ты меня»469.

Пушкин не догадывался, что семья его стоит на пороге крушения, когда писал Нащокину 10 января 1836 г.: «Моё семейство умножается, растёт, шумит около меня. Теперь, кажется, и на жизнь нечего роптать и (первоначально написал „смерти“, но зачеркнул. – Р.С.) старости нечего бояться. Холостяку в свете скучно: ему досадно видеть новые, молодые поколения; один отец семейства смотрит без зависти на молодость, его окружающую. Из этого следует, что мы хорошо сделали, что женились»470.

Родословная поэта

Отношение Пушкина к истории и предкам было совсем особенным. В его глазах память о прошлом была неотделима от культурного наследия, накопленного народом и составляющего его гордость. Прошедшее поэт рассматривал как достояние каждого человека, основу его самоуважения471. В черновых набросках «Романа в письмах» (конец 1829 г.) поэт вложил в уста героя слова: «Я без прискорбия никогда не мог видеть уничижение наших исторических родов. …Прошедшее для нас не существует. Жалкий народ!»472 В письме к Чаадаеву в 1836 г. поэт писал: «…клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество, или иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой, какой нам Бог её дал»473.

Два чувства дивно близки нам —

В них обретает сердце пищу —

Любовь к родному пепелищу,

Любовь к отеческим гробам.

Животворящая святыня!

Земля была б без них мертва…

По происхождению Пушкины принадлежали к одной из древнейших дворянских фамилий России. Согласно родословным росписям, их родоначальником считался выходец «из Немец муж честен именем Ратша», прибывший на Русь при Александре Невском474.

Пушкин серьёзно заинтересовался своей родословной в период работы над исторической трагедией «Борис Годунов». В уста царю Борису он вложил фразу: «Противен мне род Пушкиных мятежный!» Поэта восхищала роль мятежников и бунтарей, которую его предки играли в Смутное время475.

Со временем родословные разыскания писателя получили новое направление. Пушкин обратился к истории предков, которые помогли Романовым занять трон и преодолеть мятежи.

Водились Пушкины с царями;

Из них был славен не один,

Когда тягался с поляками

Нижегородский мещанин.

Смирив крамолу и коварство

И ярость бранных непогод,

Когда Романовых на царство

Звал в грамоте своей народ,

Мы к оной руку приложили…

В XVII веке род Пушкиных пришёл в упадок, разделив участь многих древних аристократических фамилий. Нынешняя «аристократия, – писал поэт, – с трудом может назвать и своего деда. Древние роды их восходят от Петра и Елизаветы. Денщики,