Леонид Млечин - Горбачев и Ельцин. Революция, реформы и контрреволюция Страница 39

«Все сходились в главном, — писал Рыжков, — надо кончать с давно устаревшим жестким, всеохватывающим планированием, администрированием в экономике».

Но искали легкое решение проблемы. Думали: правительство даст директорам предприятий свободу — и экономика заработает сама собой. По этому пути Горбачев с Рыжковым и пошли. Закон «О государственном предприятии», принятый 30 июня 1987 года, освободил предприятия от опеки министерств. В сентябре 1988 года политбюро упразднило отраслевые отделы ЦК КПСС. Рухнули два столпа административного распределения ресурсов. Но альтернативный механизм распределения ресурсов не появился.

В советской системе баланс между спросом и предложением определялся не изменением цены, а указаниями начальства. Когда плановые задания уменьшили, чтобы дать руководителям возможность более эффективно использовать имеющиеся ресурсы, что произошло? Рост производства сократился, а зарплаты поднялись.

В реальном социализме предприятия работают только из-под палки. Такова природа командно-административной системы. Когда давление на предприятия сверху прекратилось, производство рухнуло. Нужны были все институты рыночной экономики: права собственности, конкуренция. Без этого, как мы теперь понимаем, ничего не работает. Без рыночного распределения ресурсов, без рынка, на котором продаются и покупаются средства производства и произведенная продукция, без рыночных цен, определяющих, какой товар дешевый, а какой дорогой, начался хаос.

Получилось, что в результате реформ стало еще хуже, чем было до начала перестройки. Товары исчезали с прилавков с катастрофической скоростью. И так же быстро росли цены. Ничего нельзя было достать, не переплатив втридорога.

«Горбачев создал худшее, что можно было придумать, — безголового монстра, потерявшего ориентацию, — считают современные экономисты. — Оставленный на произвол судьбы, этот монстр топтался во тьме, не направляемый ни министерствами, ни рынком. Экономика оказалась в состоянии свободного падения».

Заметим, что вину за это Михаил Сергеевич должен разделить с правительством страны, страдавшим экономической некомпетентностью, и всей экономической наукой, не способной в те решающие годы предложить верный и относительно безболезненный путь перевода народного хозяйства на рыночные рельсы. Если, впрочем, такой путь вообще существовал.

Невероятные усилия были приложены для исправления врожденных пороков командно-административной системы. И все попытки завершились провалом. Предсказания марксистов не сбылись: капитализм не породил своих могильщиков из числа рабочих, а вот плановая система породила рабочих и директоров, которые охотно отправили ее на свалку истории.

Михаил Сергеевич, подобно своим предшественникам, в любой момент мог отступить и переложить все заботы на плечи наследников. В таком случае он сохранил бы власть. Но Горбачев считал, что отступать дальше невозможно: происходит необратимый упадок страны. «Такое дело начали! — записал в дневнике его верный помощник Анатолий Черняев. — Отступать некуда… Ох, далеко пойду. Не отступлю… не дрогну. Главное — не дрогнуть. И не показать, что колеблешься, что устал, не уверен…»

Чиновники теряли влияние и привилегии, возмущались, озлоблялись.

«Одна из замечательных особенностей советской системы — в том, что в ней была масса маленьких начальников, — отмечает один из самых известных социологов Владимир Эммануилович Шляпентох. — Она культивировала маленьких начальников, вручая огромному количеству людей какой-либо элемент власти над другими людьми. Пусть человек даже будет агитатором — он уже приобретал какой-то маленький рычаг воздействия на других людей. Это было мощным цементирующим фактором системы».

Распадалась система, и власть уходила из рук. Это было невыносимо. А вместе с властью над людьми исчезало и чувство превосходства, избранности: мне положено то, чего нет у других.

«Отменили паек, — записал в дневнике в августе 1988 года один профессиональный партийный работник. — Не думаю, что это добавит продуктов в сеть, но недовольство верхнего эшелона чиновников создаст. И трудно предугадать, как это обойдется. У них немало рычагов, влияющих на жизнь общества, атмосферу. Потерять чиновника в нашем механизме — не слишком ли большой риск».

К материальным потерям прибавлялись психологические. Огромный управляющий слой жаловался на неуверенность и неопределенность: выбили из колеи, нет ни славной истории, ни ясного будущего. Мало кто находил в себе силы признаться, что жизнь потрачена впустую.

Михаил Сергеевич пришел к выводу, что дело в бюрократическом аппарате, который всему мешает: надо дать людям свободу, чтобы они сами взялись за дело.

«У нас в ЦК, — писал второй секретарь Пензенского обкома Георг Васильевич Мясников, — дремучий аппарат, закосневший в бюрократизме, “чегоизвольщине” и т. п. Каждый думает о себе, держится за свой стул. На идеи и идеалы ему наплевать, лишь бы угодить начальству. Нет, это стиль страшный, не имеющий отношения к человеческим нормам».

Едва начались политические реформы, как партийный аппарат и госбезопасность утратили контроль над обществом. Сколько десятилетий эта система казалась непоколебимой, несокрушимой. Но она пребывала таковой только до того момента, пока оставалась цельной. Стоило изъять один элемент — насилие! — как все стало рушиться.

Сражения на идеологическом фронте

Пожалуй, ни один из руководителей партии и государства последних десятилетий не становился объектом такой безудержной ненависти, как член политбюро и секретарь ЦК КПСС Александр Николаевич Яковлев. Никому не приписывалось столько грехов и преступлений, сколько Яковлеву… Горбачева, правда, именовали «князем тьмы».

Александр Николаевич был опытнейшим аппаратчиком, умелым царедворцем, хотел сделать большую карьеру, но от сослуживцев по ЦК его отличали природная мудрость, крестьянский здравый смысл и трагический опыт фронтовика. Людей, реально воевавших на передовой, смотревших в глаза смерти, в аппарате ЦК было немного… Он сам как-то заметил:

— Отказывать я не умею. Мне всегда хотелось помочь людям. Нередко меня обманывали, а я продолжал верить в совесть.

В политбюро были люди, обладавшие большей властью и сыгравшие в истории страны большую роль, но ненавидят именно Яковлева. И началось это не в перестроечные годы, а, пожалуй, значительно раньше, когда в брежневские времена Александр Николаевич занимал неизвестный широкой общественности, но важный в партийном аппарате пост первого заместителя заведующего отделом пропаганды ЦК КПСС. Иначе говоря, был одним из главных функционеров в сфере идеологии.