Август Кельнер - Одураченные. Из дневников (1939—1945) Страница 39

Разрыв в моих записях объясняется тем, что поездки из Лаубаха в Альтенштадт занимали слитком много времени. В здании нашего суда размещено одно из отделений госпиталя, но даже в самые морозные дни начальство не могло раздобыть уголь. В декабре и январе топили дровами, но ведь уголь ими не заменишь. Этой зимой в здании было холодно. Война проникла в каждый дом. На отопительный сезон 1944/45 г. мы получили примерно 5 кубометров дров. Раньше поленья пилила машина, а мы работали потом топорами. На сей раз машины нет, пильщики в вермахте. Что же нам делать? «Спаси Себя Самого, если Ты Сын Божий»[60]— так можно сказать и в нашем случае. То есть пилить приходится самим. С начала февраля я болен и к службе не пригоден. Врач констатировал грипп, заболевание сердца, бронхиальный катар. Все это вынудило меня прервать ведение дневника. Воскресные дни тоже не принадлежали мне полностью, поскольку я, к вящему моему сожалению, призван в фольксштурм, где прохожу по выходным до обеда боевую подготовку.

Хотя наши противники стоят на Рейне и Одере, я по-прежнему не верю, что рейх рухнет в результате народного восстания. Без помощи извне и думать об этом нечего.

Покончить с нацистским рейхом мог бы только вермахт. Но единой воли в нем нет. Офицеры высокого ранга, как и партийные бонзы, прекрасно понимают, что с проигранной войной им придет конец. И не будет ни национал-социализма, ни милитаризма. Поэтому война продолжится — до практической невозможности вести ее. То есть до той минуты, когда союзники будут продвигаться вглубь рейха, а у немецких войск иссякнет все, что необходимо для сопротивления. Вот так я представляю себе конец войны. Чтобы он пришел, нашим противникам надо еще немного поднажать. <…>

Комментарий к призыву гауляйтера области Гессен-Нассау верить в окончательную победу еще сильнее, чем когда-либо.

Верить сильнее, чем когда-либо! К этому призывает гауляйтер Якоб Шпренгер. Это же проповедует фюрер, об этом пекутся все бонзы. Благодаря такой вере они еще живы. Поэтому никто не смеет усомниться в своей вере.

Наши правители знают свой народ слишком хорошо. Множество верующих все еще сплочены вокруг деятелей, губящих, убивающих свой народ.

Но как бы тираны ни тужились, час расплаты приближается неумолимо.

27 февраля Майнц подвергся мощному налету, превратившему город в груду развалин. Фишлеры и Катя Ганглбергер остались без крыши над головой и искали прибежище в Лаубахе, нашли его у нас. Дома, в которых они жили, разрушены до основания, подвалы выгорели. Спасти ничего не удалось.

Многие совсем пали духом и не хотят ничем рисковать, а ведь им предстоит освобождение от нацистского ярма. Они бегут от войны и попадают в район боевых действий. А девиз должен звучать так: «Вон из войны!»

Как долго вермахт еще будет сражаться, хотя в этом нет ни смысла, ни пользы?

Привлечет ли немецкий народ после окончания войны к ответственности тех, кто затягивал ее, или обеспечит высокими окладами по гроб жизни?

После 1918 года немцы оказались в дураках. С чего им на сей раз быть умнее?

Впервые за всю войну наши западные противники с явным энтузиазмом наступают широким фронтом. Американские танки уже в районе Ашаффенбурга (!) и с часу на час двинутся вперед веером. Американцы и англичане наконец поняли, что победить и проучить немцев можно не радиопропагандой и уговорами, а исключительно силой оружия.

Только что прошел слух о предстоящем применении оружия возмездия. Партия намерена лгать до самого конца. Это ведь так просто — одурачить народ и врать, не переставая.

Немецкая армия бежит!

Со вчерашнего вечера машины мчатся мимо нашего дома в восточном направлении. Шум моторов не давал нам уснуть всю ночь. «Лучшая армия мира» отступает по всему фронту. Куда? К Везеру? Ах, боже мой, какое же вы дурачье! Не смогли удержать ни Атлантический, ни Западный вал, ни укрепрайон вдоль Рейна, что же вы хотите делать в сердце Германии? Что бы ни придумали те, кто хочет продлить войну, армия распадается на глазах, а потому недалек тот час, когда военная машина встанет сама. И после самой страшной из всех войн начнется чрезвычайно серьезный и крайне трудный период восстановления. Это понимают немногие. Война исковеркала мышление людей, и все их действия подчинены задачам войны. Похмелье продлится дольше, чем это может представить себе закоренелый пессимист.

Изменив своему правилу, включил в 11 утра на пару секунд немецкое радио. Диктор как раз говорил: «…в Маннгейме выстроились фольксштурмовцы и юноши из гитлерюгенд, готовые к обороне»!!! Видя это, можно только воскликнуть: «Отче! Прости им, ибо они не ведают, что творят»[61]. Вообще же царит страшный хаос. Приказы сплошь и рядом противоречат друг другу. Вчера из госпиталя выписали ходячих и направили их к шоссе, бросив на произвол судьбы. Грузовики разных марок мчатся с солдатами и штатскими в восточном направлении. Туда же тащатся люди со скарбом на своем горбу или в тележках. Это безумие длится уже несколько дней.

Говорят, что партийные бонзы района Гиссен сбежали. Поистине исторический момент! Двенадцать лет угнетения и издевательств — даже не верится, что все это позади.

Кажется, не хватит сил открыто выразить свою радость. Лишь когда последний эсэсовец скроется за углом, можно будет выдохнуть… (Сижу за письменным столом, четвертый час пополудни, над Лаубахом гул моторов, истребители преследуют немецкие колонны. Гляжу в небо: одна бомба падает на почтамт, другая взрывается у входа во двор Р. Фасад суда поврежден, вылетели оконные стекла. Досталось и нашей квартире. В полотне «Плёнляйн»[62] — рваные дырки. Мой стол усеян осколками стекла и черепицы. Сильно задеты занавески и цветы.)

Судьба коварна: мы пострадали в последнюю минуту. Но вынесем все, лишь бы знать, что чудовищу по имени Гитлер с его ненасытной жаждой крови и чужих земель остались считаные дни для совершения последних позорных преступлений.

Остатки гитлеровской армии двигались сегодня в полдень мимо нашего дома: дикая орда, банда разбойников с большой дороги, грязное, безмозглое, озверевшее полчище варваров. Некоторые машины походили на цыганские повозки. На тентах, подножках и капотах солдаты в разодранных шинелях — сидя, стоя, лежа.

«Пойте Господу, ибо высоко превознесся Он, коня и всадника его ввергнул в море»[63], — ликовал Гитлер в рейхстаге осенью 39-го. Он имел в виду польскую армию. А что он имеет сегодня?