Анри Барбюс - Сталин Страница 39

Обманом, махинациями, подкупом, полицейскими мероприятиями и преступлениями, вводом солдат в залы заседаний, ночным убийством политических противников в постели (двух сразу), — при помощи таких средств можно стать королем, императором, дуче или канцлером, можно и удержаться на таком посту. Но секретарем Коммунистической партии таким путем стать нельзя.

Такой человек, как Сталин, выдерживал яростные атаки и яростно отвечал на них (он, впрочем, больше нападал, чем защищался). Это так, но ведь ожесточенная, не раз возобновлявшаяся дискуссия проходила при ярком свете, развертывалась на глазах у всех, и все ее моменты тщательно изучались и находили широкий отзвук. Не дворцовые интриги, а великий открытый спор, судьей в котором был народ.

И на самом деле, в социалистическом организме каждый естественно занимает свое место — в зависимости от ценности и значительности своих данных. Это — отбор, который совершается в самом ходе вещей. Человек пользуется влиянием в той мере, в какой он понимает и применяет на деле всепобеждающий марксизм. «Именно соединение качеств виднейшего теоретика партии и практика — организатора революции привело к тому, что Сталин стал во главе партии, стал ее руководителем», — говорит Крумин. Он вождь по той же причине, по которой он добился победы: потому, что он прав.

Правда, в наши дни события могут протекать таким образом только в одной стране; но представлять себе все это иначе — значит ничего не понимать в советском строе. Однажды я сказал Сталину: «А знаете, во Франции вас считают тираном, делающим все по-своему, и притом тираном кровавым». Он откинулся на спинку стула и рассмеялся своим добродушным смехом рабочего.

Руководитель, создающий планы действий для целого государства, распоряжающийся судьбами многих народов, считает себя «обязанным отчитаться» перед каждым товарищем и заявляет, что готов на это в любую минуту.

Только из-за неслыханного поведения Троцкого, игравшего одно время при Ленине значительную роль и проявлявшего тенденцию поставить себя выше Центрального Комитета, возник на XVI съезде вопрос о «руководстве». Заносчивости Троцкого Сталин противопоставил коллективность руководства. Он заявил: «Руководить партией вне коллегии нельзя. Глупо мечтать об этом после Ильича, глупо об этом говорить. Коллегиальная работа, коллегиальное руководство, единство в партии, единство в органах ЦК при условии подчинения меньшинства большинству, — вот что нам нужно теперь».

Не так давно Сталин сказал одному посетителю-иностранцу который, подобно всем приезжающим в СССР туристам-интеллигентам (в особенности, тем, которые интересуются, главным образом, крупными советскими деятелями), хотел исследовать с лупой в руках вопрос о власти одной личности в рабоче-крестьянском государстве (намекая на Сталина): «Нет, единолично нельзя решать. Единоличные решения всегда или почти всегда — однобокие решения. Во всякой коллегии, во всяком коллективе имеются люди, с мнением которых надо считаться. Во всякой коллегии, во всяком коллективе имеются люди, могущие высказать и неправильные мнения. На основании опыта трех революций мы знаем, что приблизительно из 100 единоличных решений, не проверенных, не исправленных коллективно, 90 решений — однобокие. В нашем руководящем органе, в Центральном Комитете нашей партии, который руководит всеми нашими советскими и партийными организациями, имеется около 70 членов. Среди этих 70 членов ЦК имеются наши лучшие промышленники, наши лучшие кооператоры, наши лучшие снабженцы, наши лучшие военные, наши лучшие пропагандисты, наши лучшие агитаторы, наши лучшие знатоки совхозов, наши лучшие знатоки колхозов, наши лучшие знатоки индивидуального крестьянского хозяйства, наши лучшие знатоки народностей Советского Союза и национальной политики. В этом ареопаге сосредоточена мудрость нашей партии. Каждый имеет возможность исправить чье-либо единоличное мнение, предложение. Каждый имеет возможность внести свой опыт. Если бы этого не было, если бы решения принимались единолично, мы имели бы в своей работе серьезнейшие ошибки. Поскольку же каждый имеет возможность исправлять ошибки отдельных лиц, и поскольку мы считаемся с этими исправлениями, наши решения получаются более или менее правильными».

Чтобы до конца понять эту систему коллективной работы, необходимо еще и еще расширить представление о ней: не надо забывать, с какой энергией, с какой последовательностью Сталин подчеркивает участие не только представителей масс, но и самих масс в творчестве советской истории.

«Неверие в творческие способности масс» (под предлогом, что массы будто бы недостаточно искушены) — это в устах Сталина самое жестокое обвинение. Массы надо учить. Но они руководят собою, они руководят вами. Никакого «аристократизма вождей в отношении к массам», ибо именно массы призваны сломать старое и построить новое. Не разыгрывать роль няньки или гувернантки масс, потому что, в конечном счете, не столько массы учатся по нашим книжкам, сколько мы сами учимся у масс. Поэтому лишь поддержка масс и позволяет правильно руководить.

«Сидеть у руля и глядеть, чтобы ничего не видеть, пока обстоятельства не уткнут нас носом в какое-либо бедствие, — это еще не значит руководить. Большевизм не так понимает руководство. Чтобы руководить, надо предвидеть. А предвидеть, товарищи, не всегда легко. Одно дело, когда десяток-другой руководящих товарищей глядит и замечает недостатки в нашей работе, а рабочие массы не хотят или не могут ни глядеть, ни замечать недостатков. Тут есть все шансы на то, что наверняка проглядишь, не все заметишь. Другое дело, когда вместе с десятком-другим руководящих товарищей глядят и замечают недостатки в нашей работе сотни тысяч и миллионы рабочих, вскрывая наши ошибки, впрягаясь в общее дело строительства и намечая пути для улучшения дела». Это значит — беспрерывно чистить аппарат, пропуская через него реку, подобно созданному греческой фантазией Гераклу.

На массы надо воздействовать убеждением, а не насилием. Когда в 1925 году Зиновьев защищал теорию «диктатуры партии», Сталин восстал против «односторонности» такого определения и заявил, что между партией и массами должны быть своего рода гармония, взаимодоверие, что партия не должна присваивать себе «неограниченные» права, которые могут только подорвать это взаимное доверие. Во-первых, партия может ошибиться; во-вторых, массы могут слишком поздно понять ее правоту.

Сталин — это совсем не тот человек, каким его представляют себе в «другой части» человечества, по ту сторону мировой баррикады — единственной реальной границы во всей путанице официальных границ. Правда, эта другая часть мира состоит из массы слепых от рождения, руководимой намеренно слепыми.