Рустам Мамин - Память сердца Страница 39

Дни в интернате проходили спокойно. Детей постепенно забирали, семьи эвакуировались. А на смену привозили других.

Лето стояло теплое. Тепло было и днем, и по вечерам, и даже ночью. Мы с ребятами часто засиживались допоздна, вели серьезные разговоры о родных, воюющих на фронте, о тех, кто уже получил «похоронку»; о том, как жаль, что нас не берут на фронт, а фашисты «прут и прут»… Вспоминали Москву, дежурства на крышах…

Фашистские самолеты летали на Москву через нас, через Барыбино, и по гулу мы их легко отличали. Нам казалось, что немцы прилетали откуда-то справа и над нами поворачивали на Москву.

Ранним утром мы часто следили за воздушными боями – прямо над нами! Правда, различить, где наши самолеты, где немецкие, было трудно из-за высоких скоростей и большой высоты. Но когда, окутанные шлейфом черного дыма, с надрывным воем падали горящие самолеты, мы видели, чьи это. И если удавалось распознать подбитого фашиста по гулу мотора или разглядеть свастику на его крыльях, радости нашей не было границ:

– Попал, попал! Сшибли гада! У-у-ра-а!..

Как-то, только забрезжил рассвет, несколько ребят незаметно ускользнули из спальни и помчались на аэродром. У нас в отряде было несколько сорванцов, знавших все: где аэродром, где пекарня, где правление колхоза как дойти до станции коротким путем, где растут грибы, где орехи, где дозрел горох и выросла морковь. Директриса их называла разведчиками и поручала мне внимательней присматривать за ними.

Так вот, эти ребята видели воздушный бой прямо с аэродрома! Они видели, как падал наш горящий самолет, как летчик приземлился на парашюте…

Наутро по радио сообщили про таран Талалихина. Ребята, те, что бегали на аэродром, с гордостью рассказывали, что видели все!.. Видели, как перевязывали именно Талалихина! А он смотрел на них, прячущихся, улыбался и подмигивал им.

В одну из ночей нас разбудили: не то по колоколу били, не то кричали «Тревога, тревога!..» Гудели самолеты, стреляли зенитки, бегали по небу лучи прожекторов. Паника была жуткая, незабываемая.

Кое-как одетыми мы выскакивали в коридоры, в полутьме куда-то бежали и зачем-то кого-то искали…

А из кабинета директрисы, перебраниваясь на ходу с ней и с перепуганными, всклокоченными педагогами-воспитателями, вышли какие-то военные мужики в блестящих сапогах, щеголеватых гимнастерках, с пистолетами в руках.

Но мальчишек им было не обмануть, они их раскусили и не боялись:

– Наган!.. О-ой! Заряжен?

– Нет, пистолет!..

– Предохранитель не на месте…

– Нет, ты что?!

Военный обратил внимание на эту «шебутню» и моментально снизил голос. Нагнувшись к уху директрисы, заговорил резко, но уже без спеси:

– Рассматривайте это как приказ! Вы не понимаете?! Немедленно поднять! Разбудить всех воспитанников, всех – до одного!..

Мы сгрудились вокруг педагогов, стали прислушиваться к перебранке. Взрослые начали шептаться. Военный начальник продолжал отдавать приказания, теперь слышны были только отдельные слова:

– Всех послать… собрать все листовки!.. Исключить чтение!..

– Это же дети, много дошкольников! Они ничего не понимают!..

– Вот и хорошо, что не понимают. Не будут читать!

Но директриса уже была в состоянии крайнего возбуждения, если не сказать – шока.

– Нет! – в запальчивости почти взвизгнула она. – Это дети! Мало ли что у вас там может случиться! Вы же за детей не отвечаете! Я этого не допущу!..

Кончилось тем, что все вожатые, и я в том числе, должны были идти, вернее, ехать в поле километров за пять на телегах, которые были уже подготовлены, и собирать фашистские листовки. Оказалось, немецкий самолет сбросил парашютистов. Один из них прямо над этим полем попал в перекрестие двух прожекторов, и они вели его до земли! Главное, видели, как в свете прожекторов парашютист разбрасывал листовки.

А когда мы подъехали к тому полю, там валялся только парашют.

– В интернате столько времени потеряли! – бурчали недовольно ребята. – А могли бы успеть и поймать парашютиста!..

– А может, военные и не хотели?! Боялись?

Мы-то, понятно, все были готовы пойти даже на фронт, не только на облаву! Только свистни!.. Но непонятно, как с горсткой детей (мы хоть и вожатые, но все же дети!) наши военачальники собирались проводить операцию по поимке вражеских парашютистов?

Итак, никого из чужих в поле мы уже не застали. Но нашли нераспечатанные стопки листовок, спрятанные в копнах ржи. Нам так хотелось найти, обезвредить шпионов, что все готовы были, что называется, носом рыть землю, но… все усилия тщетны: мы так никого и не поймали.

– Собирайте быстрее, – уже громко кричал военный, – пока люди на жатву не собрались!..

Светало. Собирая листовки, мы рассыпались по полю. Один мужик в грубом прорезиненном плаще, накинутом поверх гимнастерки, следил, чтобы мы не читали, а все приносили ему. Он сам жег листовки, бросая их в костер. На листовках были фотографии Якова Сталина с немцами – две или три фотографии. Тогда, в далеком детстве, они меня потрясли: сын самого Сталина в плену у немцев!.. Как ни странно, судьба опять столкнет меня с фактами трагедии Якова Сталина и его сына, полковника танковых войск Евгения Джугашвили. Но об этом позже…

В один из бурных дней в интернате появился Стасик Морозов с приятелем, не помню, как звали его. Оказалось, что Стасик – сын директора нашего интерната. Мы были рады встрече. Я – тому, что появился старший товарищ, а он мне – как спасенному им. Ведь это он тогда у Киевского вокзала так упорно настаивал, чтобы я вернулся домой.

Мы дружили; играли в футбол, в волейбол, придумывали разные забавы – словом, жили весело, как говорят, жили – не тужили.

Недалеко от интерната по небольшому овражку текла речушка, шириной метра три; неглубокая – можно было перейти вброд. Но был там участок, где противоположный берег – крутой, обрывистый. А под ним вода разливалась, образуя озеро диаметром метров двадцать. Это место было глубокое, во всяком случае, мы не доставали дна. Называлось оно «омутом». С крутого берега мы ныряли туда с разбега. Ну, и как-то раз, разогнавшись, я побежал и перед прыжком поскользнулся на мокрой траве… Надо сказать, нырял я неплохо; во всяком случае, Стасик ставил меня в пример: «Вот так надо нырять! Без брызг! Как Володя ныряет! Красота!..»

Потом, конечно, уже говорили другое: «Ныряй не как Володя. Так нельзя! По-своему ныряй. Нас может не оказаться рядом!..»

Так вот, я побежал, поскользнулся и упал в воду животом! От удара, вероятно, я «вырубился» и мгновенно пошел на дно…

Очнулся на берегу. Меня, оказывается, вытащили Стасик и его друг. Как рассказывали потом ребята, оба прыгнули за мной! Нашли далеко не сразу.