Дмитрий Бобров - Записки военнопленного Страница 39

Психиатрическая экспертиза

Четыре месяца я ждал этапа и откровенно говоря, уже и ждать перестал, когда однажды днём меня вдруг внезапно назвали с вещами на выход.

В сопровождении корпусного я уже привычно спустился по лестнице на круг и дошёл до комендатуры. Там меня посадили в собачник, где сидели ожидавшие этапа на психиатрическую экспертизу арестанты. Я успел только поставить свою сумку и присесть на лавку как камеру открыли, и вошёл человек сразу мною узнанный, хотя я никогда не был с ним знаком. Это был «вор в законе» Андрей «Хобот» — известный благодаря своему статусу в Крестах человек.

Воры в законе это типично российское явление, возникшее в местах лишения свободы предположительно в 20-х годах XX века. Если на свободе воры являются, пользуясь современной терминологией ОПГ и заняты в основном совершением различных противоправных деяний, то в тюрьме они стремятся контролировать всю неформальную и теневую жизнь заключённых, являются верными хранителями и жестокими защитниками так называемых «воровских понятий». Во многих тюрьмах и исправительных лагерях России существует целая организованная система из так называемых блатных или, как говорят «стремящихся», имеющая целью исполнение воровских решений и осуществление непосредственного контроля за выполнением воровских правил всеми арестантами. В этой самоорганизации заключённых участвуют тысячи и десятки тысяч авторитетных зэка, а на вершине пирамиды находятся воры в законе, называемые также «жуликами» и «законниками» Андрей «Хобот» был на централе единственным вором, и потому к его персоне было приковано особенное внимание всех арестантов.

Первое впечатление о Хоботе было скорее благоприятным. У него было чистое, и даже интеллигентное лицо, он был похож на приличного человека, возможно авторитетного предпринимателя или бывшего спортсмена. Я знал, что он не менее пятнадцати лет провёл в заключении, но по его виду никогда бы не догадался об этом. Он говорил на правильном русском языке и излучал особенное обаяние, моментально располагавшее к нему любого человека. Уже потом я прочитал в газетах, что среди инкриминируемых ему преступлений были и такие, когда он приходил к серьёзным бизнесменам, предъявлял «корочку» полковника ГРУ Генштаба и без особых проволочек получал огромные денежные суммы в качестве «гуманитарной помощи для российской армии».

Войдя в камеру Хобот, сразу же спросил у всех собравшихся, кто из какой камеры прибыл. Видимо сверял в голове до отказа наполненной тюремной информацией, сообщённые номера с теми, относительно которых у блатных были какие-то вопросы. Потом понемногу завязался коллективный разговор, в том числе и с моим участием. Арестанты спрашивали у Андрея как у предельно опытного человека в основном об условиях и нормах поведения на психиатрической экспертизе, делились своими проблемами. Один парень 19 лет, признался, что не умеет ни писать, ни читать (за исключением цифр), и в том, что у него от рождения нет одного лёгкого. В древности таких называли юродивыми и согласно христианской традиции считали носителями особенного духа, блаженными. К нему вор сразу же проявил ласку, да и с другими арестантами был вежлив и говорил как бы на равных, спокойно и уверенно. Конечно, и зэки обращались к нему с особенным уважением, проявляя редкий для тюремных стен такт. В целом реально увиденный мной законник разительно отличался от пафосно-эпатажного образа вора в законе показанного на экране телевизора. Удивительно, но у него не было ни одной татуировки, он не курил, не употреблял наркотики, а из алкогольных напитков предпочитал только красное вино (полезно для здоровья, говорил он) и в ограниченном количестве.

Чуть позже в собачник завели ещё одного арестанта. Это был знакомец Хобота с галереи 61 (произносится «шесть, один»), где содержат заключённых имеющих психические проблемы. Он уже давно откровенно «косил», т. е. симулировал психическое заболевание, рассчитывая, таким образом, на смягчение наказания. Этот мужичок жаловался на то, что в его черепной коробке находятся черви пытающиеся выгрызть путь наружу, отчего его постоянно мучает злая мигрень. Надо заметить, что для людей обвиняемых в особо тяжких преступлениях, с возможным сроком вплоть до пожизненного лишения свободы, признание невменяемости с последующей отправкой для лечения в тюремную психиатрическую больницу является, как правило, единственной надеждой на освобождение. Да и бытовые условия также как и моральная атмосфера в психбольнице намного лучше, чем в зоне. Для пожизненно осуждённых есть только один законный путь к освобождению — через кассацию, поданную спустя 25 лет после начала отбывания наказания. Тогда по решению суда заключённый может быть переведён из зоны особого режима в строгую, и там, отсидев ещё десяток лет, условно-досрочно освободиться. Правда никто ещё не смог реализовать эту возможность, так как институт пожизненного заключения существует в России менее 25 лет. И учитывая нечеловечески тяжёлые, издевательские условия жизни в зонах пожизненного лишения свободы, есть сомнения, что кто-то сможет дожить до этого рубежа. Осознавая это, некоторые ещё неосужденные арестанты сидящие по особо тяжким статьям, предусматривающим высшую меру, пытаются, находясь в СИЗО симулировать невменяемость, чтобы избежать таким путём уголовной ответственности, которую по российским законам могут нести только вменяемые лица. Признанных невменяемыми ждёт тюремная психушка и шансы оказаться на свободе уже спустя 5-10 лет.

Около полудня приехал автозак, и мы отправились по самому короткому в моей жизни, а может и во всей исправительной системе этапу. Ведь питерская тюремная психушка находится совсем недалеко от Крестов на той же Арсенальной набережной. Перед началом движения привели ещё одного закованного в наручники арестанта и посадили его в одиночный стакан. Видимо мусора считали его представляющим особую опасность преступником.

Выйдя из автозака, мы оказались в неубранном, заросшем сорной травой дворе такого же красно-кирпичного, как и Кресты четырёхэтажного здания. Создав цепочку прикованных друг к другу за запястья людей, конвойные повели нас по двору к подъезду дома. Там мы поднялись на четвёртый этаж. Здесь за толстой металлической дверью находилось отделение психиатрической экспертизы.

Внутри нас расковали и попросили присесть на стоящие вдоль коридора диванчики. Я огляделся вокруг. Отделение занимало весь этаж и состояло из одного огромного коридора и находящихся вдоль него множества помещений. Как я узнал позднее, здесь было 16 камер для заключённых и несколько служебных комнат врачей и обслуги.