Тамара Леонтьева - Лихачев Страница 39

— Товарищ Лихачев! А что, если перестроить ваш завод и выпускать не двадцать, а семьдесят тысяч грузовиков? — сказал Серго. — Учти, пожалуйста, что мы не с кондачка предлагаем, а много раз считали, пересчитывали, обдумывали и только теперь решили вас спросить.

— Почему нет?.. Сможем! — снова коротко ответил Лихачев.

— И это не все. Будете выпускать еще тысяч десять легковых!

— Возьмемся, товарищ Серго, — сказали одновременно Лихачев и Тарасов. И так это бодро и слитно было сказано, что все рассмеялись.

— Здорово это у вас получается, — сказал Серго. — Полное единство взглядов. А если не останавливая конвейер и не снижая темпов? — добавил он.

Лихачев и Тарасов не отступили.

— Сделаем! — сказали они.

Таким образом, Московский автозавод, который только что провел свою первую реконструкцию и не успел еще, что называется, снять леса, стоял теперь перед необходимостью нового строительства, новой реконструкции, да еще не останавливая конвейера и не снижая темпов.

Это обещало уже знакомые трудности, бессонные ночи пускового периода, напряжение всех сил и средств. Однако Лихачев и Тарасов с готовностью сказали «сделаем», ясно представляя себе такую же страстную готовность заводских коммунистов, молодежи, инженеров, техников, рабочих-ударников.

2

Назавтра после заседания в Наркомтяжпроме Степан Никонович Тарасов пришел в кабинет к Лихачеву и молча положил перед ним письмо, сложенное треугольником. Лихачев расправил ладонью затейливо сложенный листок, и его твердое, правильное лицо с блестящими глазами и небольшими черными, аккуратно подстриженными усиками расплылось в улыбке.

«Дорогие товарищи автозаводцы, герои вы наши и победители на трудовом фронте! — писали колхозники Орловской области. — Посылаем вам масла и баранинки и еще пошлем, только дайте нам за это парочку машин»,

— Вот мужички… просто решают дело, — прочитал он вслух и рассмеялся. — Мы — вам, вы — нам. Да еще… парочку… Откуда это неслыханное послание?

— Ходоки! — сказал Тарасов. — Они нас, оказывается, тут вчера целый день ждали с этим маслом и бараниной.

— А ты им сказал, что весь наш выпуск вперед на год распределяется? Три года назад надо было покупать, когда никто не покупал. Помнишь, говорили, зачем четыре тысячи, когда и восемьсот штук не знаем, кому продать.

Вместо ответа Тарасов засмеялся.

— А где же все это ихнее богатство? — спросил Лихачев.

— В столовую отправил.

— А сами они куда девались?

— Пошли на прием к Михаилу Ивановичу. Его хотят просить. Иван Алексеевич, — сказал Тарасов, — говорят, что даже Форду не удавалось до сих пор переходить на новую марку без остановки конвейера.

— Вот как… Даже Форду, — передразнил Лихачев. — Между прочим, Форд такой задачи перед собой и не ставил. Зачем это ему?

— Вообще-то говоря, удобнее остановить конвейер, — сказал Тарасов наивно. — Надо освоить новые станки, конвейеры, разработать приспособления, сломать старый график, создать новый. Удобнее остановить…

— Смотря кому, — ответил Лихачев усмехаясь. — Демьянюку, как ты знаешь, показалось неудобно. Я с ним согласен.

— Я понимаю, что технически все это очень сложно, — сказал Тарасов уклончиво.

— Технически!.. Не только технически, а и всячески, — согласился Лихачев. — Да сейчас и программа другая. Очень сложно.

3

Все было сложно, все, что предстояло теперь коллективу завода. И оба — директор и секретарь парторганизации — хорошо понимали это.

Судя по воспоминаниям бывшего табельщика Ивана Семеновича Семенова, именно в эти дни о коридоре заводоуправления он увидел крупную фигуру секретаря парторганизации.

Старик пропустил мимо себя Тарасова и спросил его тоном заговорщика.

— Степан Никонович! Нас, говорят, вчера к Серго вызывали? Интересно узнать, как он нас, одобряет или нет?..

— Почему же не одобряет? — спросил Тарасов, прислоняя руку к уху. Он был когда-то «котельщиком-глухарем», и глухота осталась на всю жизнь. — Почему не одобряет? — повторил он.

— Я ничего не говорю, — уклонился от ответа хитрый старик. — Это люди говорят, что путиловцы вроде нам ножку подставляют.

— Ничего подобного, — поспешно возразил Тарасов, улыбаясь. — С чего бы это? Просто расширяться будем. Опять мала квартирка оказалась!

— Ах так!

— А ты что думаешь?.. Именно так…

Он сказал это весьма туманно. Но дотошный старик сразу обо всем догадался. Вот почему той же ночью почти во всех цехах говорили, что завод стоит накануне нового большого строительства, и это, конечно, каждого волновало и радовало, как всякая перспектива завтрашней борьбы, в которой ты будешь обязательным и счастливым участником.

Глава тридцать вторая

1

Однажды вечером, под конец первой смены, лихачевский восьмицилиндровый лимузин, вывезенный из Америки, громко взревев на повороте, подошел к заводу.

В темной глубине заводской площадки сверкали яркие огни. Однообразный, слитный шум цехов достигал улицы. Над заводскими приземистыми постройками господствовал круглый купол кирпичного, по-купечески солидного здания заводоуправления. Этот архаический купол четко выделялся на вечернем сиреневом небе. Невдалеке, ломая линию горизонта, торчали одинокие верхушки сосен, остатки знаменитой Тюфелевой рощи. Там проходила теперь граница, где кончался автомобильный завод имени Сталина и начинались корпуса завода имени Дзержинского.

Теперь вся территория вплоть до Москвы-реки была отдана Московскому автозаводу. После того как Правительственная комиссия выбрала строительную площадку, где должны были после второй реконструкции разместиться новые цехи, трубы соседнего завода обрушили. Место, где они столько лет возвышались, казалось теперь привычному глазу странно голым и бесприютным.

Выхватив из весенних сумерек красную будку проходной, кусок тротуара, доску, перекинутую через канаву, желто-зеленый свет фар погас, и нарядная черная машина остановилась у подъезда.

Иван Алексеевич Лихачев легко выскочил из машины и подождал, пока выйдет его спутник — главный инженер завода Дмитрий Васильевич Голяев. В руках у Голяева был туго набитый желтый портфель и сверток чертежей. Лихачев запер машину, обойдя ее кругом, проверил ручки. Взяв у Голяева обернутый газетой сверток чертежей, он понес его, как ребенка, на сгибе руки.

— Ну как, Иван Алексеевич, со щитом или на щите? — спросил его, улыбаясь, конструктор Михайлов, столкнувшись с ним в подъезде.