ДЖЕМС САВРАСОВ - МОИ АЛМАЗНЫЕ РАДОСТИ И ТРЕВОГИ Страница 39

Электричества в штольне, естественно, не было. Пользовались мы свечами в стеклянных банках и фонариками. Впрочем, батареи у фонариков скоро сели, но свечи исправно служили нам несколько часов.

В полусотне метров от входа мы обнаружили крутопадающие жилы касситеритовых руд. Тех самых, ради которых проходились разведочные выработки. В стенках и потолке штольни жилы смотрелись многоцветьем отраженных от свечек огней и были очень красивы. Образцы руд, вынесенные нами наружу, тоже были красивы, но такой игры огней даже при солнечном свете в них не наблюдалось. Впрочем, нам было не до красоты, предстояло в холоде штольни работать.

Отбивать образцы в монолитных породах не так просто. Тем более, разнообразие руд и вмещающих пород было таким, что глаза разбегались и хотелось отобрать как можно больше разновидностей геологических образований. Работа затянулась надолго, в штольне мы находились шесть или семь часов. И промерзли, конечно, основательно. Хотя одеты и обуты были тепло: в ватниках, в валенках с шерстяными носками, в шапках-ушанках и в меховых рукавицах. Но температура в штольне была минусовой, где-то около 10—12 градусов (температура вечной мерзлоты в Верхоянье), поэтому к концу работы мы промерзли насквозь.

Упаковав и уложив собранные образцы в рюкзаки, мы двинулись к выходу. Подойдя ближе к устью штольни, мы не увидели просвета между наледью и кровлей. А просвет должен был быть, снаружи всё же полярный день. Да мы и видели этот просвет отчётливо, когда уходили в глубину выработки. Что за чёрт! Вход в штольню явно кто-то закрыл и замуровал нас. Дверей у входа в штольню не было, просто так закрыть её было нельзя. Значит, кто- то сознательно загородил нам выход. Недобрые чувства стали закрадываться в наши души. Вспомнился индеец Джо в известной повести Марка Твена.

Надо заметить, что у штольни было два выхода, и мы об этом знали. Но выход в противоположном её конце был закрыт наглухо; там располагались продуктовые склады местного ОРСа; штольня использовалась как природный холодильник. Во всяком случае выйти через орсовские склады не было никакой возможности.

Скрывая друг от друга тревогу (в штольне со мной был наш сотрудник Алексей Хлебунов), мы стали карабкаться ближе к выходу. Что же это там за препятствие? Привыкшие к темноте глаза стали замечать светящиеся щелочки около стенок пролаза; выход все же не был закупорен полностью.

Медленно с трудом продвигаемся ближе к закрывшему выход препятствию. Впереди ползёт Алексей, таща за собой тяжеленный рюкзак. Наткнувшись на препятствие, он долго там возится, определяя, видимо, что же там загородило нам выход. Наконец, вместо чертыханья и мата я слышу:

— Гроб мы с тобой заказывали?

— Какой еще гроб, что ты мелешь?

— Да гроб тут стоит и тяжеленный. Я его не могу сдвинуть с места.

Действительно, проход был загорожен гробом, и гроб был явно с тяжелым содержимым. Мистика какая-то! Мы не сразу сообразили, зачем тут оказался гроб и почему именно в то время, когда мы были в штольне.

Но делать нечего, надо было как-то выбираться. Мы поочередно стали расшатывать гроб, пододвигать его, используя геологические молотки как рычаги. С большим трудом, пообломав ручки молотков, мы все же вытолкнули гроб из узкого пролаза наружу и выбрались сами. Гроб затолкали обратно.

В камералке геологов мы не стали рассказывать об этой странной истории, и пенять (а о нас они попросту забыли!), почему нас замуровали в штольне. Но поинтересовались, не было ли где в округе несчастного случая со смертельным исходом. Оказывается, был. В одной из полевых партий погиб человек; то ли имела место «бытовуха», то ли случилось что-то на производстве. Пока ситуацию выяснял следователь, гроб с его телом вывезли в поселок Депутатский и поместили в пустующую штольню, куда более холодную, чем любой морг. О нас никто из геологов не вспомнил.

Надо было еще благодарить Бога, что вход в штольню не забили досками. А то бы пришлось нам разделить участь того, кто лежал в гробу.

Такая вот история. Нет-нет да и возникает в памяти наша возня с гробом в темноте штольни.

Б-р-р!

ШКУРА ЗАЙЦА

Когда в тайгу попадают люди, к ней непривычные, особенно если это для них впервые, то старым таежникам-геологам бывает истинное удовольствие за новичками наблюдать, а иногда их и разыгрывать. А если ещё новичок попадается с каким-то гонором, что-то воображает, а не учится, как вести себя в тайге, то над такими, бывает, и зло подшучивают. Впрочем, к настоящему рассказу сие не относится, шутка над новичком была просто добродушной и весёлой.

С нашим отрядом напросился в тайгу один сотрудник института, кандидат наук, сугубо городской житель, в лес ходивший разве что в окрестностях Мирного за ягодами и грибами. Он не умел даже развести костер, не говоря уже о том, чтобы приготовить на костре какую-либо пищу. Ни охотником, ни рыбаком любителем не был, ондатру и зайца видел разве что только по телевизору.

Отряд вёл работы до середины сентября, а потом ждал вертолет. Ждал долго. Подступала уже середина октября, а вертолёта всё не было. Обычная ситуация в конце сезона для многих геологов. Надо было как-то заполнять бездельное время. Хуже всего при таком ожидании —невозможность надолго и далеко уходить от лагеря. Тем более, что рация вышла из строя, и мы не могли заранее узнать, когда же за нами вышлют вертолёт. Поэтому развлекались на месте, как умели, не отлучаясь далеко от лагеря. Одним из развлечений была охота на зайцев.

Лагерь отряда располагался при впадении некрупного притока в реку Оленек, в приустьевой части которого были обширные плавни, заросшие обычным для тех мест ивняковым кустарником. Год был «заячьим», то есть с обилием зайцев по тайге, что случается раз в десять-двенадцать лет. Потом зайцы от каких-то заморов исчезают или количество их резко сокращается. Но в упомянутый год, видимо, имел место пик заячьей численности, и их в кустарниковых зарослях было множество.

Выпавший снег обнажил заячьи тропы, тем самым создав благоприятные условия для охотников. Зайцев ловили петлями, делали загоны. Трое загонщиков с кастрюлями, сковородками, вёдрами устраивали с какого-либо боку плавней шум и гнали зайцев на стрелков. Те палили в выскакивавших на них перепуганных зверьков и, в зависимости от меткости стрельбы, добавляли на свой счет трофеи. Помнится, один только матёрый заяц долго нас дразнил, но так под выстрел и не попал. Он был заметен тем, что оставлял специфический след. Сорвавши поставленную на тропе петлю, он бегал с проволокой на шее. И след от проволоки был виден на снегу. Так мы его и звали: Косой с петлей на шее.

Рыбалка тоже развлекала какое-то время. Но рыбой уже были заполнены все ёмкости, да и начавшийся ледостав прервал это занятие. Впрочем, когда по уловам реки лед окреп, то началась подлёдная рыбалка. Кандидата наук мы учили долбить лунки и ставить закидушки.