Инга Мицова - История одной семьи (ХХ век. Болгария – Россия) Страница 39

«За все время пребывания в академии очень большую пользу оказала нам ее фундаментальная библиотека. Хорошо размещенный читальный зал, с удобными и хорошо освещенными столами, с красивым видом на Неву и на Троицкий мост. В тепле, уюте и свежем воздухе эта библиотека предоставляла нам свои громадные книжные богатства».

Забегая вперед, скажу, дочка профессора Холодковского – того самого, переводчика «Фауста», – крупная блондинка с проседью, библиограф фундаментальной библиотеки ВМА, отказалась во время блокады Ленинграда эвакуироваться с академией и сохранила это ценное книгохранилище.

Папа летом после третьего курса получил путевку в дом отдыха в Симеизе. Мама на это время поехала в Ахтырку. Там проживали родители Таси (ее отец, Иван Петрович Стеллецкий, раньше был экономом в женском епархиальном училище в Харькове). Тогда училище было, конечно, давно закрыто, и они переселились в Ахтырку. Летом 1931 года, в саду, за столом, покрытым вышитой тяжелой скатертью, напоминающей чем-то покрывала в церкви, под вечер за чаем собирается, как в прежние времена, семья Курдюмовых: мама, Вячеслав Григорьевич, Тася, Елена Андреевна, Жорж, Леля. Моя мама сидит с краю и задумчиво смотрит на меня. Прекрасно ее спокойное лицо, даже на полустертой карточке видно, до чего чисты серые глаза. Рядом с мамой – Вячеслав Григорьевич, с аккуратно подстриженной белой бородой, в белой рубашке навыпуск, держит в руках развернутую газету. Широкоплечий, прямой, он смотрит независимо и гордо. Тонкое лицо, характерное для жителей Орловской и Курской губерний. Рядом Елена Андреевна, восьмидесятилетняя маленькая беззубая старушка, в темной в цветочек кофточке с высоким глухим воротником, с живым взглядом, ничто в ней не напоминает баронессу фон Ланге. Склонив голову, она слушает рядом стоящего Жоржа. Жорж, в белых брюках, белой рубашке и белой кепке, склонился к бабушке. Он только что вернулся из годичной командировки в Германию. Тетя Леля, наклонив немного голову, чуть улыбаясь, смотрит в объектив. И лежит на ее лице затаенная печаль. Она единственная живет по-прежнему в Рыльске и сейчас приехала сюда с пятилетней дочкой Таточкой.

На время позабыв водопровод, трамваи, Неву, мама окунается в привычную с детства провинциальную жизнь: носит воду из колодца, вместе со своим отцом топит печь во дворе, готовит обед и даже ходит на сенокос. Загоревшая, окрепшая и опять вернувшая цветущий вид, с широкими прямыми плечами, с загорелыми, наработанными за лето руками, завив волосы, надев белое платье, мама едет на «кукушке» на станцию, где должен ночью делать пересадку мой папа, возвращающийся с юга. Они встречаются. Папа, отдохнувший и соскучившийся, рад. Но они не бросаются друг другу на шею. Возможно, только на миг мама, широко и свободно раскинув руки, обнимет папу… Самое большое выражение нежности у папы было назвать маму Верухой, толкнуть в бок, хлопнуть по спине. Возможно, что они встретились именно так – папа хлопнул по спине маму.

– Вот и встретились мы с тобой, Веруха, – сказал он.

В Ахтырке папа впервые знакомится с Вячеславом Григорьевичем и Лелей. Проницательный священник сразу определяет характер папы. Не думаю, что он в восторге, не думаю, что между ними возникает понимание или симпатия. Слишком русским был священник из Рыльска, много поколений предков которого служили церкви; слишком веяло от папы непримиримостью к старому строю, а значит, и к церкви. Да и мама еще не успела обучить папу свободно, без акцента говорить по-русски. Он еще пел: «Эх, лошадь вороной, передай, дорогой…» Да и были они оба резкие, гордые, лишенные хитрости. Дед молча присматривался.

Но папа в Ахтырке подружился с Лелей. Оценил ее характер и ум и всегда говорил потом, что мы остались живы во время войны только благодаря Леле. Это было правдой.

Ахтырка, как я уже писала, находится на реке Ворскле. И я так изумилась и обрадовалась, когда узнала, что практику на втором курсе ЛГУ мы будем проходить на Ворскле! Казалось, судьба решила провести меня по памятным для родителей местам. Река оказалась неширокой, извилистой, берег густо зарос кустарником. Я впервые купалась в реке, странен был вкус пресной воды, я боялась омутов. Но, плавая брассом, разгребая пресную воду руками, оглядывая с опаской окунувшиеся в темную воду зеленые ветви и напряженно всматриваясь, нет ли поблизости водоворотов, я помнила: двадцать лет тому назад здесь по-собачьи плавала моя мама и где-то неподалеку проходила ее жизнь, ранее знакомая только по рассказам.

«Увлеченные работой, мы еле успевали сходить в академическую баню, попариться веником. Просто не заметили, как наш курс был в конце марта 1932 года собран, и нам зачитали приказ, что мы закончили курс обучения в Военно-медицинской академии и нам присваивается звание врача. Празднование нашего окончания было проведено в Большом клубе академии. Такого угощения я не видел со времени празднования десятилетнего юбилея Октябрьской революции в Москве.

Комиссия по назначению молодых врачей нашего выпуска отправила меня на службу в Морские силы Черного моря (МСЧМ), в Севастополь. Итак, мне предстояло расстаться с альма-матер, где учились и работали десятки великих русских и советских ученых, где благородные преподаватели полностью отдавали не только свои знания, но и свой опыт, мне надо было оставить старинные здания, стены которых видели тысячи молодых военных врачей, пришлось расстаться с Северной Венецией, где каждый метр пространства огромного города дышал историей, расстаться с северной природой, с красивыми закатами солнца на вечной “Стрелке”. Мне предстояло ехать на Черное море, где ожидала меня практическая работа военного врача.

Вместе с дипломом об окончании врачебного образования и документами о назначении меня в Севастополь я получил из академии подарки по случаю ее окончания: диагностический набор – стетоскоп, молоточек, градусник, плексиметр, двухграммовый шприц, пинцет, лопаточку. Кроме того, мне дали карманные часы с секундной стрелкой и пружинную кровать на двоих. Жена получила пару лакированных туфель и красивый костюм. Дали нам несколько билетов в оперу, куда мы сходили с матерью жены. Перед отъездом мы получили и курсовой альбом, где были фотографии каждого из слушателей, преподавателей, профессоров и самые характерные места Военно-медицинской академии».

…Жениться-то они женились, но в ЗАГСе не оформили свои отношения, как и многие в ту пору. Мама по-прежнему носила фамилию Курдюмова. Когда папа получил назначение в «закрытый» Севастополь, ему не выдали разрешение на маму, так как ее не было в папином послужном списке. И вот они, за несколько часов до закрытия, взявшись за руки, бегут, как два подростка, в Петроградский ЗАГС, что на улице Скороходова, их быстро расписывают, и уже некогда думать, какую фамилию оставлять – Курдюмова или Мицова, и мама становится Мицовой, и только потом, на могильной плите, по настоянию папы будет написано – Вера Вячеславовна Мицова-Курдюмова.