Иннокентий Смоктуновский - Быть ! Страница 39

- Чего нет? Земли? Навезем! У нас будут три-четыре грузовые машины все в нашем распоряжении! А хотите, мы устроим у вас на участке субботник или, лучше, воскресник, а?

Жена молча, как-то вдруг скорбно прошла по комнате и ушла в кухню, прикрыв за собой дверь. Я остался один на один с режиссером. Из него била энергия, у меня же был бюллетень. Но именно в этом режиссер Эльдар Рязанов, должно быть, находил нашу общность. Он резко развернулся ко мне, я даже напугался - хватит, мол, болтать.

- Слушай, Кеша, вчера был худсовет. Мы показывали пробы... Складывается очень удачный ансамбль... Следователя будет играть Олег Ефремов - тебе от него большой привет. Мать Деточкина согласилась играть Любовь Ивановна Добржанская - а она просто пришла в восторг, когда узнала, что ты будешь ее сыном. В фильме будут сниматься Анатолий Папанов, Евгений Евстигнеев, Ольга Аросева, Андрей Миронов, Георгий Жженов. У всех у них прекрасные пробы...

- А моя что? - не выдержали актерская самовлюбленность и эгоизм. Хотя эти черты характера, учитывая, что их владелец болен, могли бы и подремать.

- Твоя? Прекрасная! Но что у тебя с буквой "р"? Ты начал слегка картавить, грассировать, за этим тебе надо будет проследить. Да, у нас там случай смешной был. Наш администратор Алеша после просмотра проб подошел ко мне и спрашивает: "Как же это вы Смоктуновскому после всех его положительных ролей, после Гамлета предлагаете играть жулика и воришку?" "Ну, во-первых, Деточкин никакой не жулик и не воришка, а честный человек,говорю я ему.- Это, во-первых. А во-вторых, он ведь будет играть Деточкина не в гриме Гамлета. И, наконец, в-третьих, что самое важное во всем этом, закажи мне, пожалуйста, билет на самолет в Ленинград на завтра, в первой половине дня, и больше не приставай ко мне с подобными расспросами, а то я не убежден, что наша администраторская группа не перетерпит каких-нибудь изменений в ее составе". Все кругом смеялись. В твоей пробе получилось главное - честность, непосредственность, наивность. И, кроме того, та странность, которая в этом персонаже необходима.

- В таком персонаже это основное,- согласился я.

- Кеша, ты должен сниматься. Пойми, я чувствую, что мы с тобой сможем сделать хорошую картину.

- Не будь этого дурацкого давления, я бы не позволил тебе упрашивать меня. А я не знаю, как долго это продлится.

- Мы будем ждать. Мне нелегко, правда, это будет организовать, студия будет давить, ну, сам знаешь - план, и все же мы подождем.

- Да, но ты даешь мне совершенно определенный срок - в конце августа надо начинать съемки?

- Если будешь в норме. Если нет - ты понимаешь, я не стану принуждать больного человека.

Голова у меня была тяжелая-тяжелая, не хотелось ни говорить, ни слушать, единственное желание - лечь и закрыть глаза.

- Хорошо, буду здоров - приеду.

- Прекрасно. Пиши расписку.

- Какую расписку? Эльдар, побойся Бога, мне худо, а ты - какую-то расписку.

- После твоей телеграммы с отказом от работы дирекция уже не поверит, что ты будешь сниматься. Кроме того, без подобной расписки мне никто не позволит перенести начало съемок на полтора месяца. Что ты боишься - это чистая формальность! Вот бумага, карандаш, я прихватил все с собой. Знаю я вас, актеров! Скажете - бумаги нет или карандаш сломался. Вот, пиши.

Я взял карандаш и написал: "Расписка..."

- Ну что ты, Кеша, так неудобно,- сказал Рязанов.- Это же не денежный документ. Ты просто должен написать, что будешь сниматься у меня, но более интеллигентно, без этих...

Я покорно зачеркнул слово "расписка" и сказал:

- Диктуй.

Вот что мне продиктовал режиссер Э. Рязанов:

"Директору творческого объединения

товарищу Бицу И. Л.

Уважаемый Исаак Львович!

Через месяц я заканчиваю съемки "На одной планете" и какие-то еще необходимые досъемки по "Первому посетителю". Эльдар дает мне на "ремонт" месяц после окончания съемок. Так что с 26-27 августа я смогу быть в Вашем полном распоряжении и начать трудиться в Деточкине.

Желаю всего доброго, с уважением Смоктуновский".

Когда я писал расписку, в комнату вошла жена и взглянула на меня. Мне показалось, это был не самый нежный взгляд, которым можно одарить больного человека. Я оказался между двух огней. При этом стало как-то неуютно, холодно, до неприятного озноба в спине.

Я кончил писать, и режиссер вроде нехотя положил мою расписку в портфель. Обед был давно готов, и мы все хором, почти молча, пообедали. Раза два он было пробовал говорить, что более вкусного супа он никогда не едал. Соломка хмыкнула, но смолчала. Она в дождливую погоду всегда молчит. Что-то мы такое обмолвились, что в Англии опять бастуют, а наши запустили снова спутник. О том, какой разговор произошел между женой и мною потом, я говорить не стану. Она только спросила, как моя голова, я вроде бы ответил "хорошо", потом она опять что-то такое сказала о моей голове... и, помнится, не очень уважительное. Ну да ладно, голова как голова, и нечего о ней говорить. Бывают много хуже.

Наконец кончились съемки в Ленинграде. Я себя чувствовал лучше, но, правда, не настолько, чтобы уже впрягаться в новую работу. Однако расписка моя была у режиссера, и по ней, как по всем распискам, надо было платить.

И вот я приехал в Москву, чтобы приступить от проб, телеграмм и разговоров к делу. Действительно, приехал в двадцатых числах августа. И был по-кинематографически восторженно встречен группой - настолько радушно, что это настораживало. И все время меня не покидало ощущение, что от меня чего-то ждут или что-то скрывают. Во всяком случае, должно вроде бы произойти нечто, что поставило бы всех нас в нормальное, рабочее человеческое состояние, чего, как мне казалось, покамест напрочь не было.

Ничего не понимая, я робко заикнулся о том, что было бы недурно посмотреть те самые кинопробы. И на это откликнулись не только с охотой, но это было сделано с каким-то повышенным энтузиазмом, и едва ли не вся группа отправилась вместе со мной (чего я уж совсем не ожидал, да и не хотел) в просмотровый зал. Я люблю смотреть свой материал один. Сидишь себе и смотришь, никому ты не обязан объяснять, что ты видишь и чего ты не увидел - благодать, да и только. А здесь полный зал народу. Ну да ладно... Я сел вдали от всех, чтобы точнее увидеть, что же мы там тогда натворили, что привело группу в такой восторг.

Рядом в кресло грузно опустился Рязанов - оказывается, его не было, его ждали. Он задохнулся, спеша, и сейчас глубоко переводил дыхание. Я был ему просто благодарен за доброе, уютное, человеческое сопение. Начались пробы.

И... из огня да в полымя... Меня охватило чувство неодолимого стыда. Стало жарко. Я уже не очень-то видел, что происходит на экране. Мне хотелось только, чтобы подольше была темнота, чтобы как-то прийти в себя под ее защитой. На экране метался и что-то говорил несчастный, усталый и явно ненормальный человек. Дали свет. В зале было тихо-тихо. Рязанов смотрел вперед, перед собой. И явно ждал, чтобы заговорил я. Все ждали. Дальше молчать было уже нельзя.