Http://horoshoe.info - Счастье потерянной жизни Страница 39

О, кто мог понять, какие мучения испытывал в это время Павлушка, встретившись взглядом с Нестором; в комнате все помутилось от набежавшей слезы. "Я не брал!" - хотел крикнуть он, но язык отнялся и горло перехватило судорогой.

- Надо лучше искать, - проговорил Нестор, закрывая Евангелие и протягивая сыну рублевую бумажку. Слеза у Павлушки быстро высохла, он, как пуля, выскочил из двери на улицу, не дожидаясь товарища. "А что, если б взял?" - бездонным кошмаром промелькнуло в его сознании и, глубоко вздохнув, он счастливо пошагал с товарищем в кооперацию, зарекаясь в душе никогда-никогда не воровать.

Вскоре семья Владыкиных увеличилась. Родившийся мальчик был назван в память об умершем Илюшки тем же именем. Этот второй Илюшка заметно сократил свободное время Павлика, да к тому же еще Владыкиным пришлось покинуть свой дорогой уголок, с которым связано было столько прекрасных, не меркнувших воспоминаний. Петру Никитовичу пришлось переселиться на другой край города и занять маленькую "избушку на курьих ножках", как они ее называли по причине ее расположения на самом краю глубокого обрыва над речкой. Екатерина Ивановна, хозяйка, и Вера со слезами извинения проводили семью Владыкиных. Жестокость сыновей превысила все, и пришлось покинуть это дорогое гнездышко, ставшее для многих духовной родиной.

На новом месте Павлушка целыми днями был прикован к братишке. Горластый и беспокойный, он изматывал всю его душу. Так хотелось побежать на лужок с новым товарищем Костей Андреевым или почитать книжку. Петр Никитович и Луша часто и надолго уходили из дому, поэтому Павлик научился применять всякие изобретения. Костю отец в дом не разрешил пускать, так как он большой безобразник и воришка. Обычно Павлушка торопливо укачивал братика и спешил к товарищу, который так заманчиво и неотступно ждал его у окна. Костя жил вдвоем со старенькой матерью в крайней бедности в ветхой избенке, пока та не обвалилась, и им дали тогда квартиру. Матери его днем дома никогда не было, она добывала хлеб. Костя был изобретателем на всякие плохие дела и слова. Павлик же, за неимением других товарищей, привязался к Андрееву и от него стал перенимать кое-какие вольности. Часто Павлушка увлекался так, что забывал про братишку. Был случай, когда ребенок так раскричался в люльке, что выпал из нее, да хорошо, что на кровать. Посиневшим, лежащим лицом к постели, застал его Павлушка, но Бог милостив - отошел ребенок.

Другой случай был зимой. Петр Никитович с Лушей ушли к знакомым и задержались до полночи. Павлик сделал нехитрое приспособление, чтобы качать люльку, а сам зачитался да так и заснул с книжкою в руках. Когда пришли родители и стали стучать во все окна, нянька спал крепким сном. Илюшка проснулся и поднял отчаянный крик, но видя, что его крику никто не внимает, стал сильно барахтаться, раскачивая люльку, и готов был вывалиться на пол. Родители пришли в отчаяние от безрезультатного стука и, перебравшись через забор во двор, решили выставить стекло из рамы. От стуков и криков проснулись соседи. Наконец Петр Никитович выставил стекло и принялся звать сына. Всклоченный, с пустыми, ничего не понимающими глазами Павлуша медленно встал и стал ходить по комнате, растерянно озираясь на окно и кричащих родителей. Луша, увидев сына в таком состоянии, тихо сказала:

- Петя, не кричи на него, мы погубим сына, - и тихим голосом стала звать его к себе. Павлушка как будто очнулся от сна, протер глаза и спокойно ответил: "Сейчас!" - но открыв дверь, тотчас же свалился на постель и заснул.

- Петя, больше парня оставлять одного нельзя, - сказала Луша и, успокоившись, они горячо помолились над спящим сыном.

Недалеко от Владыкинского домика находилась городская тюрьма, построенная еще в Катерининские времена, обнесенная высоким каменным забором. Рядом с нею, в одной ограде, стояла тюремная церковь. Около самой тюремной стены жил брат Максим Громов. Последние собрания проходили в его доме после того, как покаялась его жена. Павлик был так рад своим новым соседям, потому что по воскресеньям после собрания они проводили все время в саду, около тюремной стены. С большим любопытством Павлик осматривал мрачное здание тюрьмы и с состраданием вглядывался в обросшие лица арестантов, одетых в серые полосатые халаты, которых можно было увидеть сквозь решетки маленьких тюремных окон. С раннего утра они, ухватившись за решетку, то пели жалобные арестантские песни, то затевали беседу с кем-либо из приходящих. Некоторые из арестантов по собственному желанию и с разрешения начальства в ночные часы с большой бочкой на телеге, запряженной лошадью, ездили по городским улицам, выгружая уборные. Нередко, изрядно подвыпив, хулиганства ради они целые кварталы награждали ужасным зловонием.

В большие праздники тюремную контору осаждали богобоязненные толпы благотворителей, которые после заутрени в ближайших церквах по христианскому обычаю приносили целые торбы и корзины калачей, баранок, пирогов и прочей снеди в горшках и кастрюлях для передачи арестантам. Арестанты же, выходя после молебна из тюремной церкви, получали эти гостинцы и расходились по своим камерам.

Тюрьму охранял часовой с винтовкой в руках. Днем и ночью он ходил мерными шагами вокруг здания. Бывали случаи, когда наиболее отчаянные из арестантов перед большими праздниками убегали из тюрьмы "на побывку домой". После же праздников, нагулявшись досыта и допьяна, с повинной головой сами возвращались в тюрьму. Начальство знало их по кличкам и по повадкам и не беспокоилось, когда при проверке обнаруживали их исчезновение, так как были уверены, что они никуда не денутся. Встречали их постоянно с внушительной бранью, с подзатыльниками и пинками и под хохот товарищей расталкивали по своим камерам. Некоторых, кто заявлялся сильно пьяным, затаскивали в арестантскую баню, где надзиратели угощали их ременной поркой, а уж затем присмиревшими заводили в камеры.

Свидетелем одной из таких прогулок "на побывку" и стал Павлушка, засидевшись допоздна в саду у Максима Федоровича Громова. Когда на сад спустились сумерки и в окнах стали зажигаться огни, Павлушка услышал шорох у тюремной стены. На его глазах один за другим, перелезая через стену, спрыгнули в малинник несколько человек. В серых арестантских халатах и таких же штанах и колпаках они, согнувшись, пробежали, как тени, через сад и во мгновение исчезли под забором в овраге. Павлушка так испугался их, что после этого и днем боялся ходить в сад.

В числе этих отчаянных беглецов был хорошо знакомый Владыкиным сельчанин-вор по кличке "Серега-рябой", вечный тюремщик, как его все называли. Общительный, всегда смеющийся человек, на воле он жил только в летнюю пору, к зиме же садился на пять-шесть месяцев в тюрьму. Иногда по освобождению он жил у Владыкиных, с вниманием и слезами слушал Слово Божье. На спине и на груди у него были выколоты большие кресты, на тесемке под рубашкой болтался костяной крестик. Он был глубоко убежден, что Спаситель во всем помогает ему; как в удачной краже, так и тогда, когда удавалось удачно удрать от преследователей. Хорошо запомнился Павлушке его образ за тюремной решеткой с большим черным Евангелием в руках. Часто по воскресеньям Петр Никитович из сада подолгу беседовал с Сергеем Рябым. Всякий раз тот со слезами раскаивался в воровстве и всякий раз клялся, что по выходе он все "завязывает", но этой серьезности хватало только на день-два по возвращении. Вскоре после того опять его видели весело улыбающегося, со скрученными назад руками, в сопровождении конных стражников, ведущих его в тюрьму. Его брат Федор, имея другую фамилию, в этой же тюрьме служил "коридорным" (надзирателем в тюрьме) и по-свойски облегчал тюремную участь Сергея. Жалко было Павлику "Рябого", и во время пребывания его на свободе, сидя у него на коленях, он рассказывал ему стишки и просил покаяться.