Николай Минаев - Нежнее неба. Собрание стихотворений Страница 39

Марий («По глухим минтурнским дебрям…»)

По глухим минтурнским дебрям,По болотам и лесам,Я скитаюсь диким вепрем,Не даваясь жадным псам.Голова моя сенатомВысоко оценена,Но продажным оптиматамНе достанется она.

Пусть судьба меня хлестнула,Стала мачехою мать,Не тебе, Корнелий Сулла,Кая Мария сломать!План твой гнусный я разрушуНе погибну от ножа,Пусть твою гнилую душуРазъедает зависть-ржа.

Ведь тебе, я знаю, снится,Что в цепях с клейменым лбомПред моею колесницейСам Югурта шел рабом.Не мои ли легионы,В бой бросаясь как на пир,И у Акв и у ВероныИзумляли целый мир?

И в изгнании, – я верю, —Плебсом я боготворим;Мне – затравленному зверюПокорится снова Рим!Я рабов пущу на волю,А сенат не пощажу,И семь дней войскам позволюПредаваться грабежу.

Чтобы им был отдых сладок,Я для них по городамКак рабынь аристократокВ лупанарии отдам.И с заката до востока,От снегов до пирамид,Имя Мария жестокоВновь над миром прогремит!

Николай II («Фронты трещат… Грядущее темно…»)

(1916 г.)

Фронты трещат… Грядущее темно…В стране развал…. Правительство убого…А он во всем надеяся на Бога,Изволит развлекаться в домино.Обычно вежлив и корректен, но,Когда вокруг о «старце» толков много,Насупится, усы топорщит строгоИ молча, не пьянея, пьет вино.

А по утрам, тоску на час посеяв,Докладывать приходит Алексеев, —Ах, Боже мой, как это тяжело!И он, откушав свежей земляники,Шлет телеграмму в Царское Село:«Спал хорошо. Погода прелесть. Ники».

Послание двум («Тарас Григорьевич Мачтет!…»)

Тарас Григорьевич Мачтет!Максим Эрнестович Нетропов!Один из вас стихи прочтет,Другой одобрит их, захлопав.

А если кто поднимет лай,То словопрением обширнымВас защитят – Григорий ШирманИ я – Минаев Николай.

Пушкина («Пушкина Наталья Николавна!…»)

Пушкина Наталья Николавна!Как могу тебя я оправдать,Если ты вела себя бесславноИ его заставила страдать.

Бабочкой порхая по салонам,Упиваясь бальной суетой,Светским этикетом и шаблоном,Ты была тщеславной и пустой.

Ритм стихов твой облик делал хмурым,Доводил тебя до дурноты,А кавалергардским каламбурамУлыбалась благосклонно ты.

Но тебя виню я не за это,Не о том сейчас веду я речь,Ты могла в нем не ценить поэта,Но не смела мужа не беречь.

Женщина отставшая от века!Сверху позолоченная медь!Не понять такого человекаЗначит просто сердца не иметь.

Ты, сестрой прикрытая, молчала,Болтунам и сплетницам даряНоября четвертое сначала,Вслед – двадцать седьмое января.

И причина ужаса такого,Не краснея, лишь семь лет спустя,Ты пошла за сводника Ланского,Тридцатидвухлетнее дитя.

И к тебе презреньем сердце вспенив, —Как в порыве гнева и тоскиТвоему любовнику Тургенев, —Я тебе не подал бы руки.

Распутин («Весь зал в цветах… Оркестр играет туш…»)

Весь зал в цветах… Оркестр играет туш…А сей некоронованный ЮпитерНабитый рот ладонью сальной вытерИ ущипнул девицу из кликуш.

– «Прощай, милок! Делов вагон, к тому жИ папа с мамой вызывают в Питер…Не ведашь ли, что это за кондитерСидит вон с той, аль это ейный муж?!.»

И распираем наглостью и водкой,Расстегиваясь, грузною походкой,Он к столику напротив подошел:

– «Эй, барыня, покажь-ка где тут ватер?!.»Пощечина и падает на столРоссийский закулисный император.

Чжан Цзо-Лин («Бессонницей страдая как павлин…»)

Бессонницей страдая как павлин,От сытных мыслей изредка икая,Затмить и превзойти Юань Ши-каяМечтает втайне маршал Чжан Цзо-лин.

– «Собрать кулак у северных долинИ, Гоминдану с виду потакая,Отрезать путь к Пекину от Шанхая,Затем удар и вот я – властелин!..»

Как хорошо в чаду благоуханном,Свою особу видеть богдыханом,Но злая мысль мозг давит как в тифу:

– «А вдруг пока здесь без толку сижу я,Там Фын Юй-сян, поладив с У Пей-фуУспеет сам столкнуть Дуань Цзи-чжуя?..»

«Акмеистический поэт Минаев…»

Акмеистический поэт МинаевВ стихах не опасается оков,Но от старанья чуть ли не растаяв,Их избегает всячески Глушков.

Одни слегка почесывают темя,Другие ловят образы в уме,Но все хотят в назначенное времяОкончить с честью это буриме.

Глядит, как кот прищурившись, хозяинНа поэтесс тщедушные тела,И лишь того, кто критикой облаян,Совсем не утешает пастила.

«Будет час – я знаю это!…»

Будет час – я знаю это! —Как ревниво не таи,Обнажатся для поэтаБедра смуглые твои.

Всем вам девушкам и женамПредназначено упасть,Если ветром напряженнымВас коснется наша страсть.

И тебе придется тоже,Скромность милую храня,На свое девичье ложеВ этот час принять меня.

Чтоб руками стиснув тело,Мог я жадным остриемПогрузиться до пределаВ твой горячий водоем.

Над гробом Есенина («В этом мире темном и убогом…»)