Анна Марианис - Николай Рерих. Мистерия жизни и тайна творчества Страница 4

М. О. Микешин, скульптор, художник (1835–1896)

В подростковом возрасте Николай серьезно увлекся рисованием. И вновь Провидение помогло Николаю – его рисунки попали на глаза старому другу его отца, известному скульптору Михаилу Осиповичу Микешину.

Скульптор поинтересовался у друга, кто учит его сына рисовать, и, узнав, что никаких специальных занятий по рисованию, кроме гимназического курса, Николай не имел, стал сам давать подростку уроки рисования. С 1891 года юный Рерих регулярно заглядывал в мастерскую Микешина, где получал первые серьезные уроки рисования и живописи.

На лесных тропах

Другим увлечением Николая стала охота. Заняться охотой его заставили обстоятельства: с детских лет его преследовали серьезные простудные заболевания. Николай Константинович отмечал: «Уже со школьных лет обнаружились всякие легочные непорядки. Затем они перешли в тягостные долгие бронхиты, в ползучие пневмонии, и эти невзгоды мешали посещению школы. Как только осенью мы возвращались из Извары в Питерские болота, так сейчас же начинались нескончаемые простуды, и уберечься от них было почти невозможно. Наконец, после третьего класса гимназии, домашний доктор серьезно призадумался и решил радикальный исход. «Нужно и зимою ездить в деревню, пусть приучается к охоте. В снегах и простуду как рукой снимет». По счастью, этот врачебный совет был исполнен. В это время управляющим в Изваре был Михайло Иванович Соколов, почти что Топтыгин по виду и по своей любви к охоте и лесу. Открылась совершенно новая страница радости. На лыжах ходили за лисицами, «тропили» рысей, посылали лесничих выведать медвежьи берлоги – много увлекательных радостей. А уже когда настанет весна с глухариными и тетеревиными токами и с тягою вальдшнепов, тут уже всякие простуды должны уйти. Потом и без ружья можно бы провести ночь в лесу или на лыжах пробираться по сугробам. Но вначале, особенно же под руководством занятного Михайло Ивановича, вся обстановка охотничья казалась какою-то сказкою».[22]

Рисунки Н. Рериха: «Иван лесник» и «Лисица». 1894

Впечатления, полученные во время охотничьих приключений, стали темами рисунков Николая.

Конечно, основной целью охотничьих походов юного Рериха была не добыча медведей и рысей, а общение с природой. Как вспоминал он сам, «Убийственная часть этого занятия скоро отпала, просто сама собой отмерла, стала несовместимою. Но впечатления весенних ночей и восходов, гомон птичьего базара, длинные хождения по зимним лесам – все это навсегда вносит особый склад жизни. Недаром охотничьи команды являются самыми зоркими и подвижными воинскими частями – они больше всего соприкасаются с природою».[23]

Общение с природой было ярчайшей страницей жизни будущего художника с детских лет. Юный Рерих был прирожденным романтиком. Он умел понимать саму душу природы и ценить ее красоту как никто другой, ему, казалось, были открыты ее сокровенные тайны, ее тайный язык… Именно потому он и сможет впоследствии так вдохновенно отражать ее красоту в своих изумительных полотнах – и тем самым открывать ее сокровища всем остальным…

Блуждая по лесу с ружьем в руках, он засматривался на причудливые очертания облаков, видя в них то неведомых животных, то прекрасные замки, то образы легендарных героев… «От самых ранних лет небесное зодчество давало одну из самых больших радостей, – вспоминал позднее художник. – Среди первых детских воспоминаний прежде всего вырастают прекрасные узорные облака. Вечное движение, щедрые перестроения, мощное творчество надолго привязывало глаз ввысь. Чудные животные, богатыри, сражающиеся с драконами, белые кони с волнистыми гривами, ладьи с цветными золочеными парусами, заманчивые призрачные горы – чего только не было в этих бесконечно богатых неисчерпаемых картинах небесных! Без них и охота и первые раскопки не были бы так привлекательны, и в раскопках и в большинстве охот глаз все-таки устремлен вниз, и это не наскучит, лишь зная, что вверху уже готова заманчивая картина. Сколько раз из-за прекрасного облака благополучно улетал вальдшнеп или стая уток и гусей спасалась неприкосновенно![24]»

И уже на склоне лет, будучи известным всему миру художником, Рерих вспоминал: «<…> Картины «Небесный бой», «Видение», «Веления Неба», «Ждущая. Карелия» и многие другие построены исключительно на облачных образованиях».[25]

Излишне говорить о том, насколько важна была для юного Рериха эта охотничья эпопея – это стало для него необходимой закалкой, тренировкой и физических, и душевных качеств, необходимых в будущих экспедициях. Если бы у него не было этого опыта долгих хождений по заснеженным лесам – ему пришлось бы несравненно труднее во время долгих переходов по тибетским высотам, в условиях не просто сложных, а экстремальных, на обледенелых тропах, на лютом морозе, под ураганными ледяными ветрами.

Н. Рерих в юности

Впоследствии, когда Рерихи уже были в Америке и знали о предстоящем им путешествии по Гималаям, их духовный Учитель сообщил художнику: «Щит Мой над мыслью поездки в Тибет. <…> Вспомни, Рерих, как привел к раскопкам, как привел к охоте – теперь пригодится».[26]

Сам Николай Рерих писал в одном из своих автобиографических очерков: «Бывало, мы уходили в лес на несколько дней. Не однажды подолгу плутали. В то время уезды, смежные с Псковскою областью, были очень лесисты. Так, один раз мы проплутали целых три дня, пока выяснилось, что подошли к самой станции Дивенской. Это блуждание по разнородному лесу, по обширным моховым болотам с опасными бездонными «окнищами» потом долго вспоминалось. Местный проводник в каждой опушке и роще признавал давно знакомые места, но приближаясь, мы оказывались где-то очень далеко от дома. Но никто не сетовал, и новые впечатления лесного царства навсегда отразились. Курганы – летом, охота – зимою и весною дали настоящие радости».[27]

Наряду с талантом художника рано проявился и литературный дар Рериха. Юный Николай сначала записывал в тетради народные предания, легенды, сказания, затем стал писать и собственные рассказы. Уже в подростковом возрасте он прекрасно владел пером и писал статьи и очерки, публиковавшиеся в столичных журналах. Значительная их часть была посвящена его охотничьим приключениям и наблюдениям за природой, без общения с которой он не мыслил своего существования. Рериху было всего 15 лет, когда его первые охотничьи рассказы увидели свет в журналах «Природа и охота» и «Русский охотник».

Отец Иоанн Кронштадтский

Другой многозначительной вехой, ярко запечатлевшейся в сознании юного Николая, стало общение с одним из величайших духовных светочей России, отцом Иоанном Кронштадтским. Отец Иоанн благоволил семье Рерихов и был фактически духовником родителей Николая и его самого. Его приходы в дом на всю жизнь запомнились юному гимназисту. В очерке Н. К. Рериха, посвященном любимому пастырю, читаем: ««Батюшка завтра придет». При таком сообщении весь дом наполнялся незабываемым торжественным настроением. Значит, что придет о[тец] Иоанн Кронштадтский, будет служить, затем останется к трапезе, и опять произойдет многое необычное, неповторимо замечательное. В зале установлялся престол. От раннего утра и домашние все и прислуга в особо радостном, повышенном настроении готовились встречать почитаемого пастыря. Какие это были истинно особые дни, когда Христово слово во всем вдохновенном речении Великого Прозорливца приносило мир дому. Это не были условные обязанности. Вместе с о[тцом] Иоанном входило великое ощущение молитвы, исповедание веры.

Мы жили тогда на Васильевском острове, как раз против Николаевского моста. Окна выходили на Неву, а с другого угла была видна набережная до самого Горного института. По этой набережной издалека замечалась заветная, жданная карета, и торопливо-заботливо проносилось по дому: «идет», «приехал». И опять входил благостно улыбающийся, как бы пронизывающий взором о[тец] Иоанн и благословлял всех, сопровождая благословения каждому каким-то особым, нужным словом. Кому-то Он говорил: «Радуйся», кому-то «Не печалуйся», кому-то – «В болезни не отчаивайся». Все эти быстрые слова имели глубочайшее значение, открывавшееся иногда даже через продолжительное время.

Отец Иоанн Кронштадтский (1829–1909)

Затем говорилось: «Помолимся». После чего следовало то поразительно возвышающее служение, которое на всю жизнь не забудет тот, кто хоть однажды слышал и приобщался ему. Поистине, потрясающе незабываема была молитва Господня в устах о[тца] Иоанна. Невозможно было без трепета и слез слушать, как обращался этот Высокий Служитель к самому Господу с такою верою, с таким утверждением, в таком пламенном молении, что Священное Присутствие проникало все сердца.