Елена Жупикова - Е. П. Дурново (Эфрон). История и мифы Страница 4

«По каким-то причинам Селивановка не устраивала молодых, поселились в Москве, скорее всего, снимали квартиру, достоверных сведений нет», – пишет автор. (Речь идет о с. Селивановке в Калужской губ. – имении матери П. А. Дурново).

Селивановка вполне «устраивала молодых». Они жили там каждое лето, а в Москву приезжали, вероятно, до рождения Лизы в 1853 г. В Москве Дурново не снимал квартиру, жил у Егора Ефимовича Ключарева, который работал в Архиве Министерства иностранных дел, на его адрес управляющий имениями Дурново в Пензе посылал отчеты. Достоверные сведения об этом есть, о чем будет подробнее сказано позже, в тексте.

«Мне кажутся сомнительными «слухи» от И. Жук-Жуковского, биографа Е. П. Дурново, что жена П. А. была ревнива и сварлива, и что жили они неладно», – пишет автор.

И. Жук-Жуковский – не биограф Е. П. Мнения его о Е. Н. Дурново (Посылиной) объективны. Они подтверждаются полностью воспоминаниями Е. Я. и А. Я. Эфрон (Трупчинской), другими документами.

«В Новодевичьем монастыре похоронена некая Александра Никоноровна Посылина, очевидно, сестра жены П. А., матери Лизы», – предполагает автор.

В этом случае предположение верно. В архиве музея «Новодевичий монастырь» сохранились сведения о ее захоронении.

Говорит об А. Н. Дурново и Е. П. Дурново, вернувшаяся в Россию в 1886 г. В своем письме она просит власти вернуть ей залог, заплаченный за нее отцом в 1880 г, сообщает, что деньги эти она получила по завещанию, от своей тети, А. Н. Дурново.

«В тайне от родителей Лиза посещала Лубянские курсы. Как это удавалось, не знаю. Очевидно, приходилось платить за молчание» – еще одно утверждение и предположение автора.

Лиза не платила за молчание. Мать возила ее на курсы в карете тайком от отца, пока это не стало известно П. А. В работе не приведено ни одного свидетельства о том, что курсистки МВЖК «относились к Лизе с насмешкой» и что «только Рещикова относилась более сочувственно к ее проблемам», а «доверчивая Лиза откликнулась на предложенную дружбу». Ни документы, ни свидетельства современников Лизы этого мнения автора не подтверждают, хотя миф о том, что Рещикова «вовлекла Дурново в революционную деятельность», бытовал давно.

Нельзя согласиться и с авторской оценкой: «Лиза не была умной».

Совершенно обойден исследователем вопрос о том, членом каких партий, партийных групп, фракций была Лиза, каким сочувствовала, помогала, не будучи их членом, нет объяснений, что это за «нелегальное собрание крестьянских работников», на котором Е. П. была арестована в 1906 г.

Отход ее от революционной деятельности после наложения правительственной опеки в 1881 г. над имуществом отца автор объясняет тем, что «партия (какая? – Е. Ж.) не могла рассчитывать на деньги Е. П. и отчасти потеряла к ней интерес». И возврат ее «в ряды революционеров в начале ХХ в.» объясняется появлением у нее денег: «Думаю, что немалую роль сыграло наличие у нее после смерти матери собственных средств».

Причины отхода Е. П. от революционной деятельности и возврата к ней, конечно же, требуют глубокого изучения, и только предположений автора явно недостаточно. Резкое осуждение Эфронов некоторыми революционерами, например,

Л. Г. Дейчем, за то, что они, по мнению Дейча, «исключительно по глупости лишили наше общее дело тех средств, на которые мы рассчитывали» тоже требует анализа и оценки. Автор письма, написанного в феврале 1882 г., считает даже себя «вправе ненавидеть, не простить никогда Эфронам этой потери[5]. Дейч абсолютно не знал обстоятельств, причин наложения опеки, находясь в Швейцарии, но современным-то исследователям они известны.

Эфроны вернулись в Россию в 1886 г. После возвращения, пишет автор книги, они «жили в Орле».

В Орле жил только Я. К., и только два месяца, а Е. П. с детьми поселилась во флигеле отцовского дома в Гагаринском переулке.

Была ли дача в Быкове собственностью Эфронов, автор не знает («…думаю, все же снимали»).

Дача Эфронов сначала была куплена в Удельной (примерно, в 1895 г.), потом «сруб дома» перенесли в Быково. В воспоминаниях можно найти подробнейшее описание дачи, даже план дома. О ней подробно говорится и в отчетах тех, кто производил там обыск в 1907 г.

«Когда и почему Эфроны жили в Мыльниковом переулке, узнать не удалось».

Документы о покупке, продаже дома, план дома и прочие документы хранятся в архиве.

«Я задумалась, зачем в 1905 г. Эфроны строили дом?.. Старый был продан».

Причины строительства нового дома в 1905 г. изложены в воспоминаниях детей Эфронов, в их переписке. Строила Е. П. новый дом на том же участке, где стоял отцовский, проданы были оба дома в 1909 г.

Документы обо всех владениях Дурново, о домах, в которых Эфроны снимали квартиры, об аптеке, которую купил Я. К. на короткое время, о доме в Мыльниковом пер. хранятся в ЦАНТДМ (ф. 1). Там есть планы владений, площадь участка, где стоит дом, самого дома, указаны стоимость владения, доходность и пр. Сведения о домовладениях можно найти в справочнике «Вся Москва. Адресная и справочная книга».

«Прочитав рассуждения чернопередельца Преображенского, которого полюбила Лиза, а он ради революции не мог ответить на ее любовь, я усомнилась в его психическом здоровье», – пишет автор. На другой странице: «Преображенский и Анзимиров – психически больны».

Эти высказывания можно оставить без комментариев. О причинах смерти Е. П. Дурново. «Лично я, поразмыслив, приняла для себя версию такую: очевидно, мать была очень тесно связана (духовно и эмоционально) с Котиком и он первый не выдержал – повесился. Толчком мог быть разговор его с ней: ему охота в Россию, а нельзя, или еще что. А она, обнаружив его труп, покончила с собой», – мнение автора.

Как будто нет никаких документов, писем самой Е. П., публикаций в прессе, свидетельств очевидцев! Вот только выдержки из двух писем Е. П.

«Надя, моя любимая, не писала тебе, потому что не могла, не могла написать тебе ужасных слов: Якова нет больше, Яков умер… Мне так безгранично тяжело! Но ты не утешай меня, прошу тебя…» – из письма Е. П. Н. Лебуржуа (б/г)[6].

«Я знаю, какой может быть приговор и не желаю дожидаться суда, так как кроме грязи и клеветы прокурора, кроме пустой болтовни защитника … нечего ждать, нам не дадут говорить, или закроют двери, я не хочу подчиняться и не отдамся им живой. Нет возможности быть свободной, так есть возможность свободно умереть. Дни мои сочтены, разумеется, об этом не должны знать мои семейные… Часы идут, идут дни, и скоро, скоро надо будет покончить с собой … Больше всего мне жаль Котика…Сережа не отходит от меня и все меня гладит по седым волосам…»[7].

Оценить личность Е. П., ее жизнь и деятельность автор предлагает читателям. «Лиза – кто? Героическая личность, посвятившая жизнь борьбе за народное счастье, или безумная фанатичка, проехавшая, как бронепоезд, по судьбам своих детей? Судите сами!».

В авторской оценке сомнений нет. Теперь об авторском анализе личности и деятельности сына Елизаветы Петровны Сергея. Вот лишь несколько цитат автора: «Мне кажется, что Эфрон не мог отражать объективную реальность, так как не чувствовал ее. Он был фантазер» (сказано по поводу того, что С. Я. называл дом деда в Гагаринском переулке дворянским гнездом). «Никакого дворянского гнезда в Гагаринском переулке не было. Он был хорош только для небольшой семьи, Эфронам с их огромной семьей жить там было невозможно, так как. не было такого количества детских комнат».

А вот воспоминания Анны Яковлевны и ее матери, записанные Анной. «Но самое замечательное, когда мама ведет нас в дом. Небольшая лестница увешана английскими гравюрами, изображавшими сражения Наполеона и сцены из его жизни, передняя, небольшой зал, где когда-то давали балы. В нише зала стоит концертный рояль и с ним рядом золоченая арфа. На них играла бабушка… Потом – гостиная, вся увешанная картинами. На мягких диванах разбросаны вышитые бисером подушки, а посредине на инкрустированном столе лежат уже много лет два альбома. Наконец, попадаем в небольшую диванную, где, как и в других комнатах – ковры, ковры, портьеры, а по стенам расставлены инкрустированные шкафчики с массой фарфоровых безделушек… На втором этаже, вернее в мансарде – спальни и комнаты для занятий…

За домом расположены обширный двор с конюшнями и каретными сараями… Помню наши игры в саду, в конце двора. Какой это был чудный сад! В нем между тремя старыми яблонями разрослись ягодные кусты, а среди них пробивались к солнцу, вытягивались ветки одичавших роз. В саду 2 беседки. Одна – каменная в виде римского грота. За ней простирает свои ветви с мягкими иглами высокая лиственница.

Вторая беседка – в противоположном углу сада в виде китайского домика с остроконечной крышей и большими окнами. Из них можно смотреть на божий свет. Окна из разноцветных стекол. Все вокруг меняется от того, в какое стеклышко смотришь. То все багровое, словно охвачено пожаром, когда смотришь через красное стекло, то голубое, мертвенно бледное, если смотреть через синее… Такие беседки были модны и стояли в дворянских садах еще в начале XIX века»[8].