И только лошади летают вдохновенно - Екатерина Кастрицкая Страница 4

Потому что был он вот таким (и здесь он «толстый» (!), по стонам его прежних хозяев, потому что я, «дура», к этому времени уже несколько месяцев давала ему не 4 кг сена, как они, а для начала 8 — 10. Жалею, что отчасти поддалась «ценным советам» и сразу же не предоставила свободный доступ. Куда более красноречивое видео наших первых совместных месяцев слабонервным лучше не смотреть…

А через год стал… совсем другим стал. Впрочем, вы это еще увидите.

И второй год нашей совместной жизни, который он провел исключительно под опекой моего семейства, был, я уверена, самым счастливым в его жизни. Еще миллион раз буду благодарить Лошадиного Бога за то, что этот год был. В Рыжулиной и моей жизни.

Когда я увидела его первый раз, подумала: слава богу, что это не моя лошадь. Второй раз я везла за него деньги. Его нет уже 14 лет, но не передать, как мне до сих пор его не хватает.

Он чертовски многому меня научил. В том числе тому, что верховая езда — совсем не главное и даже совсем не обязательное, чтобы понять лошадь и знать, что, зачем и когда ей нужно. Это очень помогло и с другими лошадьми.

Даже когда Рыжуль стоял на постойных конюшнях и не было возможности уделять ему столько времени, сколько хотелось, мне не надо было находиться там круглосуточно, чтобы понять, когда и сколько он ел, пил и гулял, чем он живет и что чувствует. Надо было просто несколько минут с ним пообщаться.

Когда знаешь лошадь как себя — это просто. Но это сложно, почти невозможно объяснить тому, кто подобного не переживал.

Значит, видимо, дело не в «стаже» и «профессионализме». А в чем-то другом.

Да и, в конце концов, любитель соорудил Ноев ковчег, а «Титаник» строили профессионалы — помните?

Новая конюшня

Как для вас приходит весна? В мою жизнь она врывается с первой травкой, робко выглянувшей из земли. С гомоном возвращающихся птиц. С запахом пробивающихся листочков. И с надеждой, что с ЭТОЙ весной обязательно что-то изменится к лучшему!

Первую «лошадную» весну 2005 года, через 4 месяца после покупки Рыжулина, мы встретили переездом в Большое Стиклево, где моей лошади обязательно должно было стать лучше! Ведь это была настоящая конюшня, с огромным (6 х 4 метров) денником, выгулом и возможностью пастись. Я тогда еще не знала, что этот период, эти полгода станут самыми сложными и определяющими в нашей с ним жизни. Что именно тогда, там я пойму, что значит — своя лошадь.

Там у нас были полгода борьбы. Со всем и всеми. Полгода залечивания его травм, физических и психических. Сейчас многие моменты вспоминаются с запоздалым ужасом, но тогда, даже странно, не было ни минуты отчаяния, ни разу не возникало даже мимолетное желание все бросить и опустить руки. И никакой обреченности в этом не было. Была только надежда. Ничем не оправданная, сумасшедшая, но именно она помогла нам сделать то, что все считали невозможным…

И, скорее всего, именно от моего незнания, он неверия в худшее — мы справились. Именно в Стиклево Рыжулин кашель пока не ушел совсем, но стал мучить его гораздо меньше, конь перестал задыхаться, начал нормально есть, набирать вес, из него перестали течь зеленые сопли, а главное — лошадь потихоньку оттаивал. Он даже соглашался уходить со мной от других лошадей, что сразу, еще при покупке, было объявлено прежней хозяйкой как нечто нереальное — ведь он, приученный бегать в смене, панически боялся оставаться один, без собратьев. Но он уходил! На целых 300 метров (я посчитала)! До лужка, где мог пастись. Именно в Стиклево Рыжуль начал узнавать нашу машину и, гугукая, бежать к выходу из левады, завидя ее. Можете смеяться, но для него — это была фантастика. Большего я и не требовала. Главное, чтобы гулял и кушал. И не болел по возможности. Тогда я и не знала, что может быть что-то большее…

Тогда нашим ветеринаром была Оля. Которая не специализировалась на лошадях, но имела одно неоспоримое преимущество: она когда-то занималась в Ратомке и знала Рыжулина еще оттуда. И каждый раз, когда мы обращались за консультацией, вздыхала: связаться с этой лошадью — просто авантюра. Если лето он еще продержится, то впереди, между прочим, если мы забыли — зима, которую, несмотря на временное и с таким трудом достигнутое улучшение, он вряд ли переживет — слишком изношен организм — в его-то 9 (!) лет. И даже круглосуточный уход и надзор не дают никаких гарантий. Что в самых лучших условиях ТАКИЕ — не выживают…

Но, несмотря на скептицизм, все же приезжала, осматривала, рекомендовала витамины и антибиотики. А уколы… Это была эпопея! Оля настаивала на закрутке после того, как Рыжуль прицельным ударом задней левой выбил шприц у нее из руки, а потом уже, прыгая с остекленевшими от ужаса глазами, не подпускал к себе. Прежние хозяева тут же заявили, что именно так, на закрутке, и никак иначе, он всегда и кололся. Я выразила протест. Плясали вокруг него долго, уговаривали, висели на недоуздке, пока все же не удалось хоть как-то сделать эту злосчастную инъекцию. Потом приучали, долго и упорно, нудно доказывая, что нет в этом ничего страшного, и, наконец, Рыжуль поверил… И хоть эта победа была совсем маленькой, после нее стало как-то легче во всем.

А потом наступила осень. И необходимость переезда. И хоть жаль до невозможности было с таким трудом «выбитую» конюшню, обустроенный денник, мы понимали, что оставаться там больше нельзя.

Здесь, наверное, надо немножко остановиться на том, куда мы собрались.

Когда стало окончательно понятно, что переезд неизбежен, возник вполне закономерный вопрос, куда, собственно, нам податься. О постойных конюшнях я знала крайне мало, разумеется, думала о Ратомке, но одна-единственная поездка в наш «центр конного спорта и коневодства» по поводу постоя дала ясное понимание, что ТУДА я лошадь точно не повезу. Слышала еще что-то о конно-спортивной школе в Зазерье. Вот, пожалуй, и вся скудная информация, которой мы на тот момент обладали. Но еще до того, как