Сигизмунд Дичбалис - Зигзаги судьбы Страница 4

Остался в моей памяти ещё один момент: у нас вечеринка — не то Новый год, не то день рождения мамы. Гости потягивают вишнёвую настойку домашнего приготовления (мне запомнилась огромная бутыль, в которой держали настойку), а мы, дети гостей и я, носимся вокруг стола, заставленного всем, о чём по будням даже и мечтать не положено. Поскользнувшись на повороте, я врезался лицом в угол стола и выбил несколько зубов, к счастью для меня, молочных. Не стоит объяснять, что я испортил всем этот вечер.

Однажды, где-то на даче, я ловил раков. Хорошо помню абсолютную прозрачность воды. Каждая деталь подводного ландшафта была как на ладони. Надо было медленно двигаться против течения и внимательно оглядывать каждый крупный камень под водой. Часто с теневой стороны можно было увидеть торчащий хвостик рака. Осторожно надо схватить его за шейку и, избегая его внушительных клешней, вытащить из-под камня, положить в сетку или сумку и затем искать следующего.

Первое осознание значения слова «смерть» я получил ещё в дошкольные годы.

Я был (опять с бабушкой) в тех местах, где прошли тяжёлые бои с «белыми». Помню, глубокий овраг где, в компании деревенских мальчишек, я занимался тем, что было нам строго запрещено. Мы вели «раскопки». То здесь, то там, находили мы патроны, пустые пулемётные ленты, штыки и тому подобные «реликвии» военных времен.

Как-то раз собрались мы, мальчишки и как-то случайно попавшая в нашу компанию девочка, на самом краю этого обрыва для своего рода состязания — кто сможет отличиться наиболее длинной струёй мочи. Участники выровнялись и по команде «дали залп». К нашему удивлению, присевшая на корточки девчонка выходила победительницей. Не веря своим глазам, один из мальчишек подошёл совсем близко к краю обрыва, чтобы заглянуть, нет ли тут какого подвоха. Под его весом земля поддалась, и он начал сползать вниз, хватаясь, чтобы удержаться, за что попало. Раздался ужасный взрыв, и никто из нас наверху не мог потом вспомнить, как мы добрались до деревни и рассказали о случившемся. Только на следующий день вышел я из хаты, в которой мы жили, и всё ещё потрясенный случившимся, зашёл с бабушкой в дом семьи убитого взрывом снаряда мальчика.

Открытый гробик стоял посреди комнаты. Проходя мимо, увидел я посиневшее личико бедного парнишки и, задержавшись на несколько секунд, чтобы проглотить ложку сладкого риса с изюмом, вышел на улицу, видя перед глазами изуродованное взрывом лицо.

Каким-то случаем очутился я под присмотром бабушкиной родни в Гатчине. Думаю, моим родственникам надолго запомнился хулиганистый мальчишка. Там я изрезал ножиком старинный кожаный диван, там я дергал за волосы разбитую параличом старушку, которая была прикована к креслу, там я поотбивал головы всем гномам в садике и там меня укусила собака — огромный бульдог с мёртвой хваткой…

Всё это мне хотелось бы забыть, просто стыдно за такое поведение, хотя и было это всё много-много лет назад.

Но вот, о чем я расскажу сейчас, случается довольно редко! Это тоже было в Гатчине.

Меня послали в магазин за какой-то мелочью и, так как не нашлось мелких денег, мне доверили целых десять рублей. Вышел я из калитки, зажав эту десятку в кулаке, но, когда дошёл до лавки минут через двадцать, в кулаке её не было. Потрясённый случившимся и обдумав ситуацию, решил я пройти назад тем же путём, которым я шёл в магазин. А надо сказать, это был путь не прямой! Как сыщик, заглядывая за каждый камень, столб и пучок травы, уже подходил я калитке, из которой вышел уже с час назад, и стал обдумывать, как объяснить пропажу денег. Что-то заставило меня повторить опять мою дорогу к магазину. По улице проходили люди, и мне стало понятно, что десятку мне не найти. Полный решимости сказать правду и принять наказание, я пошёл домой. Когда, уже открыв калитку, я в последний раз обернулся — чуть ли не под ногами лежала моя десятка! Пришлось опять бежать в лавку, купить, что было нужно и, придя домой, выслушать наставления за долгое отсутствие. Ух, ну и повезло!

Уже будучи в школе, в начальных классах, я всё же отличался отнюдь не образцовым поведением. Как-то раз дошло до того, что пригласили мою маму посидеть на уроках, и самой увидеть, как ведёт себя её сын. Этот случай запечатлел себя в моей памяти, как на снимке. Был урок русского языка. Нам надо было приводить примеры фраз с глаголами, наречиями, деепричастиями и другими «трудностями», которые и теперь-то ещё я не очень хорошо усвоил. А тогда? К недоумению всех моих друзей по классу и учительницы русского языка, я не дал повода маме за меня краснеть. Я приводил такие сложные и в то же время правильные примеры из детской художественной литературы, которую впитывал в себя под руководством матери дома, что мама рассказывала потом бабушке, как учительница призналась ей, что никак не может объяснить случившееся. К сожалению, на другой день я был опять и невнимателен и рассеян, без всякой на то причины.

Мать меня наказывала за шалости, но телесно ни разу. Однажды она пришла с работы, как всегда уставшая и с натянутыми нервами. Как мне удалось понять тогда из её домашних разговоров с бабушкой, происходила какая-то «чистка» на службе. Поступали доносы и клевета от старающихся выслужиться, каждый и каждая опрашивались какой-то комиссией и, как говорят, положение было серьёзным. А тут пришлось ей выслушивать жалобы бабушки на моё поведение. Она позвала меня в спальню, спросила меня, признаюсь ли я в том, о чём пожаловалась бабушка, и, взяв какой-то ремень в руки, приказала мне снять штаны и лечь на кровать. Пальцы мои не могли найти пуговиц. А когда нашли, не могли расстегнуть их. Когда штаны были уже на полу, мой умоляющий взгляд с надеждой был обращён к маме. «Ложись!» — грозно прозвучал её голос. Я забрался на кровать и всунул голову под подушки от чувства стыда и оскорбления и приготовился к ударам ремня, которых я ещё никогда не испытывал. Прошло несколько долгих секунд, потом ещё несколько. Я высунул голову из-под подушек — матери в комнате не было! Пролежав в ожидании наказания ещё немного, я оделся и вышел в комнату, бывшей нашей столовой и моим «кабинетом и спальней». Мать посмотрела на меня добрыми глазами и сказала:

— Мне жаль твоего самолюбия, не доводи меня до необходимости такого наказания.

Это на меня подействовало. До самой её смерти и потом я всё вспоминал эту унизительную сцену.

Не так сентиментальна была моя бабушка. Помню, как во время домашних занятий учил я какие-то стихи и, каждый раз, когда я забывал то слово, то фразу, кухонное полотенце в руках бабушки с завязанным узлом на конце опускалось на мою спину с довольно порядочной кинетической энергией! Но «избиением дитяти» назвать это было нельзя! Бабушка тоже любила меня, но по-своему.