Олег Блохин - Футбол на всю жизнь Страница 4

Во время той беседы 22-летний форвард и не помышлял, что через каких-нибудь полгода попадет в разряд звезд, но в канун нового, 1976 года традиционный референдум, проводимый французским еженедельником «Франс футбол», назвал форварда киевского «Динамо» и сборной СССР Олега Блохина лучшим футболистом Европы 1975 года. Он стал обладателем «Золотого мяча».

Прошло еще пять лет. И вот в декабре 1980 года я шел к Олегу Блохину с твердым намерением поговорить с ним о будущей книге. Как я уже говорил выше, эта книга, по замыслу, должна быть написана от лица Блохина. И я перебирал в памяти наши прежние беседы, размышляя о том, что захочет рассказать о себе в книге сам Олег.

…За окном было морозно, веселилась декабрьская пурга, а в комнате тихо, не мешая разговору, звучала музыка, вкусно пах кофе, сваренный его милой, обаятельной женой. Одним словом, все располагало к задушевной беседе.

— О чем бы мне самому хотелось рассказать в книге? — повторил вопрос Олег. — Думаю, что надо правдиво и честно показать жизнь советского футболиста. Рассказать о ближайших товарищах по команде. Показать и то, что скрыто от глаз болельщиков. Думаю, что читателю будет интересен футболист и вне футбольного поля. Но это все же, согласитесь, только гарнир. Основное блюдо все-таки футбол — тренировки, матчи, борьба!

— И вы все это хорошо помните?

— Пока помню. Помню, как десятого января 1970 года меня зачислили в команду. Представляете волнение семнадцатилетнего паренька, попавшего в такой знаменитый клуб?! Потом борьба за место в команде. Тоже интересно.

— И голы, свои хорошо помните? Их ведь за этот десяток лет уже больше двухсот! Интересно, что вы, Олег, чувствуете, когда забиваете гол?

— Если я скажу, что испытываю радость, то это, видимо, не будет для вас откровением, но это будет правдой. Да, каждый раз — радость, и иначе к этому относиться невозможно. Гол — всегда маленькое чудо.

— А какие из десяти прожитых в большом футболе сезонов оставили у вас наиболее яркое впечатление? О каких в будущей книге надо бы рассказать поподробней?

Он задумался.

Потом сказал:

— Каждый оставил какой-то след. Был по-своему хорош или плох. Десяток разных лет жизни а большом футболе… Конечно же, самые значительные — мои первые золотые медали и Кубок СССР, потом Кубок кубков, Суперкубок! Все это ярко и свежо в памяти.

— Но футбол, как вы сами заметили, состоит не только из приятных моментов…

— Еще бы! — воскликнул Блохин. — И об этом надо писать. Надо вспомнить о травмах.

— Значит, вы считаете, что необходимо серьезно поговорить о грубости в футболе?

— Естественно! Грубость — это ведь серьезная проблема и в нашем футболе, и в мировом… Одним словом, нам есть о чем рассказать.

— В таком случае давайте, Олег, рассказывайте, а я буду добросовестно записывать ваш рассказ.

…Приближался 1981 год. Мы договорились, что с первых дней января начнем работу над книгой. Начали… только в апреле. Это оказалось не таким уж простым делом. Главное препятствие — отсутствие свободного времени у Блохина. Вот когда я ощутил эти самые «триста тридцать дней в году» футболиста и его перелеты «из города в город, из страны в страну. Порой все мои попытки встретиться с Олегом для очередной беседы заканчивались лишь телефонными переговорами. Примерно такими, как тот, июньским днем, когда Блохин прилетел из Алма-Аты. Там динамовцы Киева сыграли вничью с местным <<Кайратом» последний матч первого круга чемпионата СССР 1981 года, они уверенно возглавляли турнирную таблицу. Итак, я позвонил ему в полдень на следующий день после матча в Алма-Ате.

— С приездом, Олег, с удачным завершением первого круга. Как ваше расписание?

— Завтра утром улетаю.

— Значит, мы сегодня не встретимся?

— Пока даже не могу сообразить. Всю ночь летел, не спал. Думал дома хоть немного отдохнуть, но здесь столько дел! Вчера жена улетела в Сухуми, а мне оставила такой список поручений, что его за сутки не выполнить… Еще свою форму надо успеть постирать, вещи в дорогу собрать. Я присоединюсь к команде только после игры в Москве в составе сборной. Если ничто не помешает, жена туда прилетит, и мы эти несколько дней пробудем вместе.

— Олег, к сожалению, наши литературные дела обстоят гораздо хуже, чем выступления «Динамо» на чемпионате страны: команда набирает очки с опережением графика, а вот материал для книги собран лишь процентов на тридцать…

— О-о, если бы это только от меня зависело! В мае, например, я сыграл девять матчей и был дома только один день, в июне — два, может быть, в июле-августе наверстаем упущенное…

Случались в нашей работе и трудности, так сказать, морального плана, когда я видел, что просто не имею права, как говорится, бередить душу своему соавтору, которому и так было нелегко. Особенно после чемпионата мира 1982 года в Испании, где наша сборная потерпела поражение и больше всего критических стрел в прессе досталось Олегу Блохину. Трудное это было для него время. Однажды он даже признался:

— Вечером после плохой игры или во время бессонной ночи пытался сказать себе: «Все, хватит! Поиграл ведь достаточно. Пора уходить…» Но утром снова тянуло на тренировку. А потом я вновь выходил на игру. Почему? Просто хотел доказать, что я еще могу играть в футбол. Я ведь выходил на поле, не делая скидку на свой возраст: на поле в игре все должны быть равны…

В те годы у Блохина складывались сложные отношения и с прессой и с болельщиками. Он это остро переживал.

— Если бы я выступал за одну из московских команд, меня бы, наверное, так не ругали, — говорил Олег Блохин в одном из интервью, опубликованном в газете «Комсомольская правда». — Не очень люблю играть в составе сборной в Лужниках. Объявляют состав, и я весь сжимаюсь, как к удару готовлюсь: назовут мою фамилию, и раздастся свист. За что? Выхожу на матч в футболке с четырьмя буквами «СССР», которыми горжусь больше всего на свете. Готов отдать ради победы мастерство, силы, здоровье, наконец. Так с кем мне бороться, кто главный соперник: на той половине поля или на трибуне? Ладно, бог с ними, с горе-болельщиками. Обидно, когда нечто похожее на свист слышится с трибуны прессы.