Иван Пстыго - На боевом курсе Страница 4

Однополчане в тот день предрекли мне долгую летную жизнь, мол, ты, Иван, и три войны сдюжишь - ничего теперь с тобой не случиться!

После вылета, сдав машину технику и мотористу, мы направились в столовую. Там у каждого экипажа и у каждой эскадрильи было свое строго отведенное место. По пустующим стульям узнаем о не вернувшихся с боевого задания. И тут такая усталость, такое неудержимое желание выспаться навалились на меня

- Давай пообедаем, поужинаем сразу - и урвем время для сна, - предлагает Саша.

Демешкин парень крупный, отсутствием аппетита никогда не страдал. За один присест он мог съесть не только обед, ужин, но и завтрак.

Я, подумав, согласился. Так и сделали.

Но лишь пришли в свою палатку - бежит посыльный:

- Пстыго! Командир полка вызывает!..

У Родякина со мной разговор короткий:

- На переправу ходил?

Отвечаю:

- Ходил.

- Ну вот, еще пойдешь. Приказано вылететь всем составом полка. У нас шесть

Исправных самолетов. Тебе - вести. Собирай экипажи. Поставим задачу...

Подготовили группу. Идем к самолетам. На ходу я повторяю - хотя летчики это и без меня знали, - что возле переправы в районе Ямполя скопилось много танков, артиллерии и пехоты противника, что все это сильно прикрывается зенитками и истребителями противника.

- Давай, Иван, лучше засмолим напоследок папиросу потолще, - предлагает вдруг один из пилотов.

- Ты чего? - спрашиваю.

- Ты ведь был уже там...

- Ну, был.

- Ты же понимаешь, что мы не вернемся.

- Чепуха!.. Брось, не трави людей!.. Накуримся еще с тобой этого зелья!..

Тяжелые машины, разбегаясь, как бы нехотя отрываются от земли. Набрали высоту. Первое звено веду я, второе - Широков. Второе звено от первого чуть в стороне.

Выходим на цель. Конечно, переправу немцы уже восстановили. Понтоны разбитые заменили, и по наведенному мосту снова движутся войска, военная техника.

Мы бомбим и переправу, и то, что возле переправы: скопления танков, автомашин, мотоциклистов. Второе звено закрепляет нашу работу.

Во время бомбометания мне показалось, что зенитный снаряд попал а наш самолет. Но еще сомневаюсь: попал - не попал... Не вижу огня. Машина в воздухе - это как бы продолжение тебя самого. Все чувствуешь по ней. Пусть не полыхает она факельным огнем, но уже что-то подсказывает - самолет "затемпературил". А надо сказать было от чего: стреляли в нас тогда и зенитные батареи, и танки из крупнокалиберных пулеметов, даже автоматчики палили, будто и они могли достать наш самолет.

После бомбометания атаковали немецкие истребители.

- Иван! Пара "мессеров" атакует! - успел предупредить Демешкин.

"Мессершмиты" свои атаки повторяли одну за другой. Мы отбивались, уклонялись от них, но после одной из атак я почувствовал, что немец попал. Вижу язык пламени на правом крыле. Конечно, как тут ошибиться!.. Демешкин пожара еще не заметил - ведет перестрелку с "мессершмитами".

- Падает! Падает! - кричит мне радостно - Смотри, я "мессера" срубил!

Оглянулся. Действительно, за одним из вражеских самолетов тянется дымный след. А по нашей машине снова стреляют, и пулеметная очередь гаснет за моей бронеспинкой.

Хорошее это изобретение - бронеспинка. Обычный лист специально закаленной и обработанной стали, смонтированный заодно с креслом - сиденьем в кабине летчика, он прикрывает голову и спину пилота. Такая бронеспинка непробиваема пулями обычного и крупного калибра и даже снарядами пушки - до 20 миллиметров, и практически спасает от всех осколков зенитных снарядов. Бронеспинка вместе с каркасом обернута войлоком, обшита обычным дермантином. Как же она выручала летчиков, сколько жизней спасла!..

А тогда нас еще расстреливали в воздухе. Уж очень соблазнительно было добить горящий бомбардировщик. Я, как мог, маневрировал. А пламя передвигалось по крылу все ближе к кабине. Дышать стало тяжело. Крупные капли пота поползли по лицу, и я невольно подумал: "Может пора прыгать с парашютом?.." Но принимаю решение лететь до тех пор пока тянет мотор.

А вражеские истребители все преследуют. Одна очередь снарядов попала в винт - срезала лопасть. От дисбаланса началась дикая тряска. Самолет почти неуправляем. Высота 100... 50... 30 метров... Мотор уже не тянет совсем, и я пошел к земле...

Приземлился посреди овсяного поля. Лето было жаркое, и, когда машина коснулась "брюхом" земли, поднялась пылища. Впечатление было такое, что самолет взорвался, и "мессершмиты", видимо считая, что покончили с советским бомбардировщиком, улетели.

В общей сложности от цели, где мы работали, и до места посадки я пролетел километров 100 на горящем самолете.

Овсяное поле заканчивалось оврагом. По ту сторону оврага рос подсолнечник: в нем я рассчитывал спрятаться - где-то неподалеку могли быть немцы.

Саша Демешкин тяжело ранен. Из уголков рта сквозь старую запекшуюся кровь пробивались тоненькие ручейки свежей и текли по подбородку и шее за ворот гимнастерки. Одна рука висела, как на веревке, на перекрученном лоскутке кожи, кости кистевого сустава были перебиты - хуже, намелко раздроблены. На голове повыше виска, две бороздки - как у Мальцева.

Я вытащил Сашу из кабины, взвалил на себя и побежал с ним до подсолнухов. Затем бережно опустил на землю, впрочем, насколько безболезненно и деликатно проделал это - судить трудно, я просто отупел от бега. Саша же в это время, не приходя в себя, издавал какие-то булькающие звуки. Тогда я разорвал на нем гимнастерку, шерстяной свитер - под форменную одежду мы всегда поддевали свитера, поскольку на большой высоте прохладно, - и вот что увидел: восемь пулевых ранений в грудь и четыре в район мочевого пузыря...

Я был так потрясен, угнетен беспомощностью, что-либо сделать для друга. Ненависть к врагу и злоба душили меня.

- Не умирай, Сашка.. - сказал ему. - потерпи... - И я рванул к самолету.

Нас воспитывали в строгости: сам погибай, а технику военную врагу не отдавай. Мне надо было поджечь мой Су-2, чтобы он сгорел окончательно. Поджигаю самолет, а он не горит. Тогда я выволок парашют, распустил его под баками с горючим, расстрелял баки из пистолета и чиркнул спичкой. Самолет загорелся.

Сашка тяжело дышал. Я решил достать ему воды и принялся искать ее, но ни речушки, ни ключа окрест не оказалось.

Когда сажал самолет, заметил поблизости деревню. "А рискну!" - решил и направился к ней. Вышел к крайней хате со стороны огородов. Хата бедная, двор скромный. Вроде бы ничего подозрительного. Но на всякий случай пистолет из кобуры достал. Когда ногой толкнул дверь, она с грохотом распахнулась, и я увидел старика со старухой. На столе, за которым они сидели, стояла кринка молока, лежал хлеб, картошка, огурцы и лук.