Игорь Оболенский - Четыре друга эпохи. Мемуары на фоне столетия Страница 4

Он в шинели с фронта пришел к Вахтангову, и тот его взял в театр. Я потом тоже к Борису Васильевичу ходил на квартиру, брал уроки. Тогда все было по-другому, более семейно, что ли.

— Вы были знакомы и с Борисом Пастернаком. Что думаете о его судьбе? В жизни всегда приходится идти на компромиссы?

— Когда он написал такое полупокаянное письмо Хрущеву, то мой друг драматург Николай Эрдман сказал мне: «Юра, зря вы о нем плохо думаете. К нему же все в Переделкино бегают, о детях подумать предлагают». Он и написал, чтобы от него отвязались.

Я к нему пришел в разгар травли. У меня тогда и театра не было, я просто играл спектакль в его переводе. Пастернак, увидев меня через забор, а я был довольно прилично одет, видимо, подумал, что явился очередной иностранный корреспондент. Сам Борис Леонидович был в пижаме и ботинках «Скороход» без шнурков. Он приказал домработнице сказать, что его нет. Я услышал это и крикнул: «Борис Леонидович, это Любимов!» И он меня пригласил, мы долго сидели с ним на скамейке в саду.

Ему ведь и окна били, и чего только не говорили о нем.

А он ни словом об этом не обмолвился. Говорил о творчестве. «Хочу написать что-нибудь такое, знаете, как „Дворянское гнездо”. О семье, которая пережила все напасти и все выдержала».

Никаких жалоб я от него не услышал. А его ведь и дачи хотели лишить, писатели дрались за нее.

Я потом и к Солженицыну ездил. Встретил писателя Бориса Можаева, а тот говорит: «Поедем к А. П.». Это он так Александра Исаевича называл. Солженицын тогда у Лидии Корнеевны Чуковской жил. Мы съездили к нему, а на следующий день его арестовали.

О чем говорили? Да мы с ним много-то не поговорили. Он же своеобразный господин. Мне, говорит, работать надо. Ну, мы и уехали.

— Вы кому-нибудь когда-нибудь завидовали?

— Наверное, пороки и мне свойственны, я же не идеальный. А с другой стороны, чего мне завидовать? Мне надо было работать, некогда было разжигать в себе зависть к кому-то. Хотя пускали слухи. Даже такой умный человек, как писатель Зиновьев, говорил, будто я работаю в КГБ. Когда мы с ним потом встретились за границей, я ему сказал: что ж вы так, видите — мы с вами оба за границей. Как он на это отреагировал? Мы посмеялись да выпили по рюмке. Мне врачи разрешают по рюмке водки в день.

— А можно глобальный вопрос, Юрий Петрович? Вам удалось понять смысл жизни?

— Да не найдете вы его. Ведь жизнь дана не вами, и вы сами не знаете, кто вы.

— И как жить?

— Свое дело делать и иногда проявлять толерантность. Это не лучшее свойство, но мир так устроен, что надо уметь маневрировать, дабы избежать удара кулаком. Но если уж бьют — надо уметь отвечать.

Жизнь — штука сложная. В муках человек рождается и почитает за счастье, если удается спокойно отойти в мир иной. Для меня, старика, главное на сегодня — не продержаться в театре в должности худрука. Я сам уйду, если почувствую, что не контролирую и не врубаюсь в ситуацию. Главное для меня — не быть в тягость.

Мое главное разочарование в жизни? Хороший вопрос. Люди, которых я близко знал и которые обо мне незаслуженно плохо говорили. И самое ужасное, что при этом они на меня смотрели невинными глазами. Таких я называю: «продукт с клеймом „совок”». Он злобен, агрессивен, и ему все как с гуся вода. Все божья роса.

— Однако вы все это спокойно переживаете. Или нет?

— Могу матюгнуться, но так, про себя. При дамах и при сыне стараюсь не выражаться.

Надо брать пример с крокодила! У моего друга академика Пети Капицы в кабинете его чучело. Знаете, как ведет себя крокодил? Всегда смотрит только вперед, а врагов отбивает хвостом. По-моему, мудро.

— Высоцкий действительно бросил в зал кинжал на репетиции «Гамлета»?

— Я этого не помню. У нас с ним были хорошие отношения. Он никогда бы не посмел меня ударить. Он мог кричать, когда я насильно вез его в больницу. Родители-то его не помогали. И я понял, что надо Володю спасать. Посадил его в машину и повез. А он был в состоянии, извините, глубокого опьянения. Отбивался ногами.

— А так получился бы еще один круг судьбы — ваша шпага во время репетиции, когда вы сами были актером, отлетела в кресло Пастернака, а шпага Высоцкого — в ваше.

— У меня нечаянно получилось, что конец шпаги отлетел. У меня в театре такого бы никогда не было. Я почему из Вахтанговского-то ушел? Потому что мне театр с этим постоянными боями не нравился. Кстати, спектакль «Добрый человек из Сезуана», который я поставил со своими студентами, рубила не советская власть, а преподаватели с кафедры в училище. Свои же. Но все решила пресса. В «Правде» Константин Симонов написал, какой это хороший спектакль и неплохо было бы его сохранить. И мне неожиданно дали этот театр. Рядом с тюрягой. На Таганке же тюрьма была. И я выплачивал государству долг, который числился за этим захиревшим театром, — 70 тысяч рублей. Играли по 500 спектаклей в год!

— Высоцкий бы себя сегодня нашел?

— А почему нет? Он же намного сильнее и выше теперешних актеров. Не хочу сказать, что он классик. Но — поэт.

Володя умным был. Очень любознательный и чувствительный. Ощущал, что происходит в стране. Как губка впитывал в себя все, что не знал. Как радар все слышал. У него же очень богатый словарный запас. Очень одаренный человек. Но после смерти его слишком вознесли. Он словно предвидел — в его «Монументе» есть на это ответ. В последние годы он больше с бумагой работал, а не с гитарой.

Его ведь не печатали, на радио с трудом записывали.

Я его как-то спрашиваю: «Зачем тебе такую вульгарную аранжировку-то сделали?» Это в первой его записи было.

«А без этого они бы не записали», — отвечает.

Высоцкий не был обеспеченным. Его «Мерседес»? Это Марина Влади что-то придумала. А он всю жизнь мечтал свой домик построить, но так и не сумел. В театре получал гроши. У нас ведь всегда было стыдно называть иностранцам свою зарплату. Высоцкий поначалу получал 120 рублей, потом 150. А в троллейбусе висело объявление: «Водителям — бесплатное общежитие и 300 рублей в месяц». Мы не умеем определять и ценить таланты.

— Вы согласны, что талант всегда должен быть бедным и голодным?

— Ну, сейчас-то это не так. На Западе, если ты популярен и даже не очень талантлив, ты богат. А вообще все зависит от того, как судьба складывается.

О деньгах я вам так скажу. Не надо устраивать никакой истерии вокруг того, добро это или зло. Деньги — это просто способ жить при капитализме. И проблема одна — сделать так, чтобы бедных было меньше. Потому что, если много бедных, жди народных волнений. Начнутся волнения — будет насилие, кровь польется. А этого допускать нельзя.