Габриэль Готье - Графиня Дракула. Невероятная история Элизабет Батори Страница 4

Мать-то о Морице и слышать не желала. Ей его сиротский чин сразу дорогу к свадьбе закрывал. Все только говорила, что если этот бродяга про деньги наши прознает, так и ее убьет, и меня обесчестит, а сам сбежит со всеми богатствами. Не такой он, мой Мориц! Но разве могла я поперек материнского слова пойти?

Когда сказала она мне, что предстоит мне служба в замке, в Чахтице, у графини Батори, меня как грозой ударило. «Матушка, так ведь люди про нее такое говорят, что и вспомнить-то страшно, куда же ты меня засылаешь?! Ведь на верную смерть!». А матушка отвечает: «Ты не о смерти печалишься, а о Морице своем, о бродяге. Здесь не найти тебе жениха хорошего, а там — графиня поможет. Да и от него, дурака, подальше будешь — образумишься».

Заплакала я тогда, да делать нечего. Попросилась лишь с Морицем попрощаться. А он, мой милый, уже узнал как-то, что предстоит нам разлука. Ходит — чернее тучи.

Пошли мы с ним под вечер в лес — туда, где речка течет. Место там тихое, спокойное, никто нас не заметит. Мы с ним всегда там виделись, решили в последний раз налюбоваться друг на друга. Ведь, наверное, не доведется нам больше с ним вдвоем побыть.

Вечер был теплым, тихо журчала речка. Из леса доносилось щебетанье канареек. От речки тянуло свежестью. Мориц расстелил на земле свой кафтан, мы сели и обнялись. Он поцеловал меня. Сначала — как всегда, в щеку. Прижал к себе. Слышу — сердце у него бьется, будто выпрыгнуть из груди хочет. А он глаза закрыл, и не дышит, и не двигается, будто хочет, чтобы это наше с ним мгновение на века продлилось.

Долго мы так сидели. Потом он чуть отпрянул, взял меня одной рукой за руку, а другой обнял за плечи, притянул к себе… Как сладки поцелуи любимого! Знала бы я раньше — уже вышла бы за него. Не могла я от него оторваться, а он меня не мог отпустить.

Ночь уже. Меня ведь маменька хватится. А я чувствую — нет моих сил, хочу всегда с ним быть, хоть и матери наперекор. Только теперь, когда грядет разлука, узнала я, что такое настоящая любовь. И ведь так много лет мы рядом с ним были, а все думали, что будет этих лет еще — сколько захочешь. Что жизнь сама все устроит — и сведет нас, и сможем мы быть мужем и женой. Да только годы быстротечны. Не успеешь оглянуться, а уже и разлука, и остается последний день на прощание с любимым. Тут и я прижалась к нему, всей душой прильнула. Так хорошо мне с ним было, что умереть хотелось, только бы не разлучаться, только бы сохранить навсегда наше с ним счастье.

Решили мы с ним тогда, что эта речка нас с ним и обвенчала, что не нужно нашей любви ни материнского благословения, ни приданого.

Янош-то в дальние края меня вез, да путь известен туда. Задумали мы с Морицем бежать. Сговорились, что встретимся мы с ним близ Фехервара. Это далеко и от нас, и от замка графини. Когда меня хватятся в тех краях, так найти не смогут. Условились, что будет Мориц позади нас с Яношем ехать, а я буду знаки ему по дороге оставлять. А как встретимся, так побежим в Трансильванию, в Дебрецен.

Мориц сказал, что в Трансильвании — там настоящая вольница, не то, что у нас. Он слыхал, что в тех краях недавно гайдуки помогли Габриэлю Батори стать Трансильванским князем. Что князь воюет с Валахией, хочет стать валашским господарем. В тех местах ценится крепкая рука да зоркий глаз. Говорил Мориц, что беглых в тех местах принимают как своих. Гайдуки — люди никому не подвластные, только с силой они считаются. Грабят богатеев, князьям помогают, да живут припеваючи.

Мой любимый Мориц даром, что сирота да пастух, а сила в нем великая. Меня, как пушинку поднимает, да что там меня… Раз как-то подросший теленок на выпасе ногу повредил и идти не мог, так Мориц того теленка с дальних полей до самой барской усадьбы на спине донес.

Если мы в Дебрецен попадем, примут его за его силу, в гайдуки. Дадут саблю да ружье, кольчугу да шлем. А я с ним буду. И никто нам не указ. Я буду о нем молиться, ни пуля, ни холодная сталь клинка не коснется его, и заживем мы с ним в Трансильвании на славу. А там, глядишь, и война закончится. Мориц мой, конечно же, дослужится до высокого чина, дадут ему поместье в подарок от князя, и будем мы с ним детей растить, да радоваться жизни.

Мориц решил поменять свою хату на коня, чтоб за нами ехать, а потом на том коне он меня и увезет. Обмен-то неравный, да где еще коня за день достанешь?

На том и порешили. Проводил он меня до дома, матери я сказала, что жду, не дождусь, как бы скорей к графине в услужение попасть, да жениха там найти. А та, — знай себе, радуется. «Ты, дочка, худых людей не слушай, что на госпожу твою напраслину возводят. Янош сказывал, что то все злые языки ее богатствам завидуют. Служи ей верой и правдой, да весточку шли, как доберешься».

На следующий день пошли мы с матерью на базар. Справили мне одежку новую, нарядилась я, да мать еще бусы да перстенек мне купила. Давно я такой хотела — с камнем зеленым. Как глаза моего Морица. Я радуюсь, смеюсь, а мать повторяет: «Как же я счастлива, дочка, что ты уже всей душой там, у графини. Вижу я, моя голубка, забывать ты стала прошлое, бандитов тех, с которыми тут тебе приходилось видеться. Я как подумаю, какая ты там красивая будешь, как нарядишься, да манерам научишься, не успеешь оглянуться, а вот — и жених тебе готов». Не знала она тогда, что мы уже с Морицем все решили, что ждет нас вольный Дебрецен.

Возвратились мы в деревню, а по дороге встретили Морица. Тот уже был в новом кафтане, да на коне. Видать, выгодно хату-то сменял, а может и продал ее кому. Конь у него — загляденье. Сам серый, стройный, хвост белый, уши торчком. И сбруя на нем дорогая, с серебряными пластинками. И где он его взял? Таких и у господ редко увидишь.

Мориц нам навстречу ехал, он только посмотрел на меня, и я поняла, что все так, как мы задумали, идет. Мать как его увидела, так начала опять свое: «Где это он коня умыкнул? Знать, нечистыми делами промышляет. Такого скакуна в пору самому королю седлать, не то, что этому разбойнику». А я лишь улыбаюсь — знаю, что скоро мы с Морицем на этом скакуне вместе к свободе полетим.

Янош, слуга графини, долго ждать себя не заставил. Когда мы до дома добрались, он уже там поджидал, с крепкой повозкой, запряженной парой лошадей. На этой повозке мне и предстояло ехать. Внутри все было устлано шкурами, под ними — кое-какие запасы, на случай, если ночь застанет в дороге. У Яноша — сабля да ружье. «На что тебе оружие?» — спросила у него мать. А он и отвечает: «Времена неспокойные, да и не дрова ведь везу — дочку твою единственную. Вдруг худой человек по пути встретится? Не отдавать же Марту твою на поругание… Графиня не простит мне, если будущую служанку ее по дороге потеряю или кто обесчестит ее». Помолчал Янош, да и спрашивает у матери: «А дочка твоя девушка еще? Графине других не надобно в слуги». Та аж зарделась: «Ты о чем спрашиваешь! Берегу ее как зеницу ока, для мужа будущего». Не знала мать, что муж мой теперь — Мориц, что речка да ночь нас обвенчали.