Эндель Пусэп - На дальних воздушных дорогах Страница 4

Маша (так мы назвали медвежонка) чувствовала себя вначале довольно скверно. Особенно досаждали ей собаки, которые нахально пытались утащить принесенную для медвежонка еду. Пока Маша бранилась с одной из них, другая успевала съесть ее пищу. Нам не оставалось ничего другого, как построить Маше из досок будку, открытую только спереди.

Вскоре Маша привыкла к людям и ее можно было освободить от цепи. Большую симпатию она испытывала к тем, кто ей чаще приносил еду, особенно сгущенное молоко, ее любимое лакомство. Уже издали заметив в руках человека банку, она облизывалась и садилась. Получив первую порцию, она закрывала от наслаждения глаза и с умильным видом ожидала следующей.

Маша быстро привыкла к своему имени и сразу же прибегала на зов. Когда ее чесали за ухом, она мурлыкала от удовольствия, положив свою голову человеку на колени. Как каждый детеныш, Маша любила возиться и шалить, а особенно увлекалась борьбой. Она вставала на задние лапы, обхватывала противника за пояс и старалась повалить его. Если после долгой возни ей удавалось положить противника на лопатки, она с чрезвычайно гордым видом клала переднюю лапу побежденному на грудь и лизала своим шероховатым языком лицо и руки лежащего. Однако если побежденный оставался некоторое время неподвижным, Маша начинала скулить и пыталась «воскресить» его, тыча носом в бок или катая лапой, чтобы снова затеять борьбу.

…Прошла зима. Маша стала сильной и рослой. Соревнованиям по борьбе пришлось положить конец — Машины объятия становились опасными для наших ребер. С цепи отпускать ее уже было нельзя. Собаки держались от нее на почтительном расстоянии. Беда была тому псу, который забывал об осторожности, — с разорванным боком отлетал в снег с одного взмаха лапы.

Однажды утром, когда мы, накануне устав на расчистке снега, спали дольше обычного, нас разбудил повар Василии Иванович.

— Маша убежала! — взволнованно крикнул он с порога.

Выскочив на крыльцо в нижнем белье, мы убедились, что это действительно так. Мороз загнал нас обратно в теплую избу.

— Значит, железная цепь оказалась такой хрупкой, что Маша смогла ее разорвать, — удивлялся Орлов, одеваясь. — Всего лишь несколько дней назад я смотрел — цепь была целой и прочной.

Тепло одевшись, мы вышли и внимательно осмотрели жилище беглянки. Мы заметили, что крайнее звено цепи сломалось в том месте, где было как бы перетерто.

— Ну да, разве вы не замечали, что Маша в последнее время часто вертела головой и шеей?! — воскликнул Орлов.

Теперь и я припомнил, что наша медведица подобно тому, как это делают медведи в зоопарке за железной решеткой, часами поворачивала голову слева направо и справа налево. Так постоянным трением ей удалось ослабить путы. Внимательно осмотрев цепь, мы заметили еще несколько слабых звеньев.

Мы спустили собак, обшарили берег и ледяные холмы — нигде никаких следов Маши. Она исчезла как в воду канула.

У меня была привычка бродить в свободное время по острову с фотоаппаратом- и ружьем. Мне было очень интересно наблюдать и фотографировать явления суровой жизни Арктики. Иногда я часами лежал на высоком берегу между каменными глыбами, рассматривая в бинокль море — необъятную ледяную пустыню. Как только после темной зимы с метелями вновь стало появляться солнце, природа начала пробуждаться ото сна. То тут, то там, у самого берега и подальше, появлялась чистая вода. На льду около таких мест, если присмотреться внимательно, можно было заметить стада тюленей, гревшихся на солнце. В стаде всегда были один-два старых зверя, которые, вытянув шеи, бдительно следили за окрестностями и при малейшей опасности поднимали тревогу.

Опасность для тюленей исходила от хозяина ледяных полей — белого медведя. Он осторожно передвигался между ледяными глыбами, время от времени принюхиваясь и внимательно прислушиваясь. Когда до добычи оставалось с полкилометра, медведь ложился на брюхо и начинал ползти. Работая всеми конечностями, как при плавании, он потихоньку продвигался вперед. Подобравшись ближе, он начинал ползти уже на трех лапах, прикрывая четвертой черный кончик носа, чтобы глазастый тюлень его не заметил. Последние и решающие метры, отделявшие его от ближайшего тюленя, медведь преодолевал резким рывком. Но не тут-то было! Тюлень грелся, как и остальные, на самом краю льда. Мгновение — и он уже скрылся вместе с другими под водой. Снова медведю пришлось залезть на ледяную глыбу и, принюхиваясь, выбрать направление новой охоты…

На этот раз я не дал этому зрелищу увлечь себя. Меня интересовала только Маша. Где же она?

Единственным темным пятном, попавшимся мне на глаза, была груда бочек на берегу. Когда-то, несколько лет назад, на остров привезли бочки с моржовым мясом на корм собакам. Из-за нехватки складских помещений эти бочки оставили на высоком берегу, примерно на расстоянии километра от лагеря, и доставляли их туда по мере надобности. Теперь я заметил вдруг, что одна бочка упала с берегового обрыва и разбилась вдребезги.

Странно! Что за сила смогла вытащить почти полутонную громадину из груды и швырнуть вниз?

Осторожно, чтобы не попасть в какую-нибудь скрытую снегом щель во льду, я спустился вниз, на морской лед. Видно было, что около бочки с мясом, разбившейся вдребезги, кто-то побывал. На твердой корке снега можно было различить лишь царапины, но вблизи бочки, на сугробах, нанесенных метелью, были четко видны медвежьи следы, между которыми кто-то, как будто палочкой, провел черту.

Ясно! Тут действовала наша Маша!

А черта на мягком снегу была следом обрывка цепи, которую волочила за собой медведица.

Дома я всем рассказал о том, что видел.

Вместе с Орловым и Чернышевым мы пошли к бочке. Теперь следы лап и цепи мы обнаружили и немного дальше, между двумя ледяными холмами, на более мягком снегу.

— Я останусь тут караулить, — сказал Чернышев, очень любивший Машу. — Она, может быть, вернется сюда, и тогда я приведу ее домой. Вечером, может быть, кто-нибудь из вас покараулит немного, пока я схожу поесть.

Чернышев терпеливо ждал Машу все послеобеденное время. Но безуспешно. Затем его сменил я и снова скользил биноклем по обледенелым окрестностям. Но обнаружить Машу не удавалось. И вдруг, совершенно неожиданно, она появилась из-за обрывистого берега, потопала к разбившейся бочке и стала пожирать замерзшее мясо.

— Маша! — радостно позвал я с берега. Зверь вздрогнул, посмотрел в мою сторону и продолжал есть.

По знакомой тропинке я снова полез вниз на лед. Но, увидев меня, Маша ничем не выразила желания продолжить нашу дружбу. Наоборот, время от времени оглядываясь на меня, она стала медленно двигаться к морю. Я ускорил шаги, побежал за ней, называя ее ласкательными именами. Впустую! Маша все прибавляла шагу и вскоре исчезла за ледяными глыбами.