Георгий Баевский - «Сталинские соколы» против асов Люфтваффе Страница 4

В Берлине

1930–1934

В начале 1930 года отец был направлен в длительную командировку в Германию. В Берлин поехали всей семьей: отец, мать и мы с младшим братом Владимиром.

В те годы о работе отца мы знали только одно: он — сотрудник советского посольства в Берлине, а с 1934 года — в Стокгольме. Несколько лет назад мне попал в руки третий том книги «Очерки истории российской внешней разведки» («Международные отношения», 1992), где на стр. 334–335 говорится о том, как решался вопрос о дальнейшей работе некоего К., который выполнял задания не только берлинской резидентуры, но и Центра. С интересом прочитал я строки: «…Центр решил иначе и дал команду в Берлин: передать К. на связь резиденту в Стокгольме Баевскому, который раньше работал с К. в Берлине». Связь была установлена, и «…так продолжалось до июля 1937 года, когда Баевский выехал из Стокгольма в Москву и связь с К. прекратилась вообще».

Но это своеобразное официальное подтверждение характера работы отца я узнал через многие десятки лет…

Совсем недавно в газете «Новости разведки и контрразведки» (№ 3–4, 2001 г.) была опубликована статья О. Капчинского о работе моего отца. Из нее я узнал новые для себя факты, в том числе то, что отец работал в контрразведывательном отделе, которым руководил известный чекист А. Артузов, впоследствии репрессированный. Еще в 1932 г. A.A. Баевский за работу в Германии был награжден Грамотой ОГПУ и именным оружием.

Жизнь в Германии периода Веймарской республики была поначалу сравнительно спокойной. Много нового, необычного пробуждало у нас живейший интерес. Уже в первые дни отец показал нам берлинское метро U-Bahn, на котором, казалось, можно было проехать в любую точку этого большого и пока совершенно неизвестного нам города. Побывали мы и в историческом центре у Бранденбургских ворот, и на главной улице Унтер-ден-Линден, где находилось наше полпредство (посольство), и у рейхстага. У одного из массивных домов всегда было небольшое скопление народа — смена караула. Новый часовой в металлической каске замирал с широко расставленными ногами по прусской стойке «смирно», держа карабин двумя руками перед собой. Обращало на себя внимание большое количество народа на улицах, все куда-то спешили, множество автомашин, движущихся с большой скоростью, и шуцманы (шупо) — полицейские на перекрестках. Поднятый жезл шупо был строгим законом для каждого пешехода и водителя. Чистота и порядок, подчеркнутое уважение к немногим еще военным (отец подчеркивал: к тем, кто проиграл Первую мировую войну). Подчеркивалось внимание вообще к мундиру, форме. Хорошо подметил этот наш поэт С.Я. Маршак в стишке о берлинском почтальоне:

«…на куртке пуговицы в ряд, как электричество горят,И выглажены брюки по правилам науки.Кругом прохожие спешат, машины шинами шуршат,Бензина не жалея, по каменным аллеям».

К первым впечатлениям следует также отнести и посещение самого большого тогда в Европе зоопарка — Tiergarten, и огромного берлинского универмага Kaufhaus des Westens, или, сокращенно, Ка De We, где, казалось, есть все, что существует на свете. Кстати, у персонала в зоопарке и в Ка De We тоже была своя форма. Запомнилось и такое: как-то зашли в кафе, располагавшееся почему-то… на барже, где в широко раскрытой, огромной пасти кита или кашалота разместился и играл музыкальный ансамбль из трех или четырех человек.

В один из первых дней на улице нам повстречался один русский, который, казалось, рад был встретить соотечественников, поговорить о том, как ему удалось уехать из России. Он был очень удивлен, когда отец сказал, что мы только что приехали из новой советской России, и разговор не получился…

Однажды мама сказала нам с братом, что рядом с аэродромом, недалеко от нашего дома, начал представление цирк-шапито, тогда я впервые услышал это слово. Мы, конечно, пошли туда. В числе других номеров большое впечатление производило выступление казаков. На лошадях, с шашками и в полной казачьей форме, они лихо показывали джигитовку, вызывая восторг публики. Это были дети эмигрантов из России, но в душе мы все-таки гордились успехом русских…

Зима в Германии, конечно, слабее русской, без наших морозов. На лето мы выехали за город, в местечко Биркенвердер под Берлином, жили у хозяйки фрау Ренш, у которой был внук Герберт двенадцати лет. С ним мы ездили на велосипедах, ловили рыбу, а главное, мы с братом постигали немецкий язык. Отец много работал в полпредстве, домой, как и в Москве, приходил поздно, за город к нам не приезжал. Нашим воспитанием в основном занималась мать.

По возвращении в Берлин я стал посещать школу для детей советских сотрудников полпредства, торгпредства и некоторых других наших организаций. В школе очень большое внимание уделялось изучению немецкого языка. Однако наибольшего успеха в овладении языком мы получили от общения с немецкими ребятами по месту жительства. Позднее знанием немецкого мне приходилось не раз пользоваться. Жили мы вблизи аэродрома Темпельхоф и часто наблюдали полеты самолетов, большей частью спортивных, выписывающих замысловатые фигуры в воздухе, рекламируя товары разных фирм.

Мы с братом принимали активное участие в ежедневных футбольных баталиях прямо на мостовой нашей тихой улицы с немецкими ребятами, в гонках на велосипедах и, конечно, в обсуждении полетов. Последнее имело особое значение, об этом следует сказать отдельно. Сегодня, вспоминая прошлое, еще и еще раз переосмысливая пережитое, приходишь к выводу, что многое в молодые годы усваивается быстрее и прочнее, а нередко и на всю жизнь. Наверное, неуемная тяга к самолетам, авиации зародилась у меня в те годы. Способствовало этому распространенное в то время, в первую очередь среди молодежи, собирание цветных открыток, карточек с изображением самолетов, автомашин, кораблей разных стран и фирм с кратким описанием их данных. Эти карточки вкладывались в папиросные коробки тех или иных марок, что резко увеличивало их спрос среди курильщиков. Для собирания этих открыток в табачных лавочках продавались специальные альбомы, в которых для каждой карточки было свое место. И неслучайно увлечение авиацией в Германии стало массовым. Среди ребят постарше (14–15 лет) уже встречались окончившие планерные спортклубы, очень этим гордившиеся парни, старавшиеся показать свое «я», прихвастнуть знанием самолетов, личным знакомством с известным пилотом. Многие мечтали стать боевыми летчиками.

По воскресным дням мы с братом, как и все дети, посещали кинотеатр, где на специальном сеансе для ребят демонстрировались картины — боевики, часто о военных действиях германских подводных лодок и авиации в Первой мировой войне. Надо было видеть бурную реакцию на происходящее на экране, когда всякий успех героя картины неизменно сопровождался восторженным ревом всего зала, а его промахи или успехи другой стороны — топотом ног и свистом.