Зинаида Гиппиус. Муза Д. С. Мережковского - Ольга Владимировна Буткова Страница 4

Разговаривали вполголоса, чтобы не вызвать обвала. Ночевали в бедной гостинице на Крестовой горе, укрывшись шубой и шинелью. Таким было их свадебное путешествие.

Заехали в Москву, навестили бабушку Зинаиды Николаевны, которая ужасно рассердилась, услыхав о венчании без фаты и белого платья. Встречи с Москвой молодая женщина ждала с волнением, но в старой столице совершенно ничего не изменилось.

В тот же вечер почтовый поезд умчал молодых в Петербург.

«Мы выехали довольно рано.

Со второй станции громоздкий дилижанс был покинут: нас по двое рассадили в сани, и мы покатили по узкой снежной дороге. Мне навсегда запомнилось это нестерпимое солнечно-снежное сверканье, как бы длительная молния. От него и синий вуаль, которым меня снабдили, не помогал.

Когда снежные стены с обеих сторон дороги делались круче и мелькал черный флажок на них, даже легкие сани замедляли ход: флажок обозначал опасность обвала.

А такой обвал – не пустое: гибель от него в диких местах почти наверное.

Другой флажок – красный – советовал, напротив, проезжать это место как можно скорее: тут обвал уже был, но возможен второй».

Начало семейной жизни

Поселились супруги в небольшой, заново обставленной квартирке на Верейской улице. Была она далековато от центра, но обустроил ее Дмитрий Сергеевич специально для своей молодой жены очень уютно, с любовью и вниманием, в этом ему помогла мать.

На следующий день произошло знакомство с родителями мужа. Чопорность и строгость его отца, генерала Сергея Ивановича Мережковского, отпугивали молодую женщину. Мать вызывала восхищение, но душевная близость между свекровью и невесткой вряд ли могла возникнуть быстро.

Впрочем, никакой страх перед родителями мужа не мог омрачить счастливых первых дней замужества. Согласие, царившее между молодыми, было основано на какой-то удивительной душевной близости. Современники уверяли, что близости телесной между Мережковским и Гиппиус не было никогда. Но какая разница, что именно соединяет людей, если в результате они оказываются связанными друг с другом крепко-накрепко, становятся, по выражению Гиппиус, «единым существом»?

«Он, в сущности, был совершенно одинок, и вся сила любви его сосредоточилась с детства в одной точке: мать. В „Старинных октавах“ он сам рассказывает об этом лучше, чем я могу это сделать. Он и со мной мало говорил о своей любви к матери – очень редко, – так целомудренно хранил эту любовь в душе до последнего дня.

Я видела их вместе, когда она первые месяцы приезжала к нам, привозила в наше новое (и скудное) хозяйство что-нибудь из своего, украдкой, конечно: пару рябчиков, домашние пирожки… мало ли что. Всегда закутанная в салопе. У нее было измученное лицо, но очень нежное. Черные, гладкие волосы на прямой пробор. Почти не было седины, да ведь она не была и стара. Болезненная желтизна лица, обострившиеся черты, а была она, видно, очень красива. Ее большой овальный портрет, висевший в кабинете отца и потом завещанный сыну Дмитрию, – на нем она молодая и красивая очень.

«Этот портрет висел у нас до нашего бегства – конечно, пропал, как все у большевиков.

Я помню ее в моем салончике-кабинете, на турецком диване, и Дмитрия около нее, прислонившись головой к ее коленям. Она его, как ребенка, гладила по голове: „Волоски-то густые…“ Она мне нравилась, но я чувствовала, что я ей пока что чужая».

Через два месяца произошло трагическое для семьи событие: мать Дмитрия Сергеевича умерла, и это стало для него страшным ударом. Его горе и отчаяние Зинаида Николаевна прекрасно понимала и разделяла, ведь и о ней самой часто говорили как о дочери, «болезненно» привязанной к своей матери. Она, как могла, утешала мужа. Не забудем, что Дмитрию в это время было лишь двадцать три года. Его отец, Сергей Иванович, уехал за границу. Родительского дома больше не было. Все тепло своей души Дмитрий Мережковский отдавал с тех пор только одному человеку – своей жене. Ей он доверял безраздельно.

Забегая вперед, можно сказать лишь одно: это был один из тех немногочисленных браков, который так и не превратился в несчастье для кого-либо из супругов. Разрушить это единство было не под силу никому, даже если и случались у мужа и жены какие-то увлечения на стороне.

В рассказе «Простая жизнь» Зинаида Николаевна попыталась описать молодоженов – себя и Дмитрия Сергеевича – глазами горничной. Картина получалась идиллическая.

Разумеется, между двумя литераторами могло возникнуть соперничество. Чтобы этого не случилось, супруги изобрели уговор: Дмитрий Сергеевич пишет только стихи, Зинаида Николаевна – только прозу. Правда, долго они этого уговора не выдержали. Дмитрия потянуло к прозе – серьезным историческим романам. А Зинаида Николаевна была в стихах не менее, а возможно, и более талантливой, нежели в прозе.

Молодая чета Мережковских появляется в литературных кругах столицы. Это руководители и издатели журналов «Северный вестник», «Живописное обозрение», члены литературных кружков и салонов.

Через много лет Зинаида Николаевна с большой теплотой вспоминала о поэтах старшего поколения – Алексее Плещееве, Якове Полонском, в дома которых были вхожи супруги Мережковские.

«Молодая такая барыня, точно девочка; платьице короткое и коса светлая за спиной. Барин… тоже молоденький еще, маленький, черноватый; только нос длинный и виден. Курточка синяя надета. Посмотрел на меня – вижу, ничего, веселый барин…

Вставали поздно, напьются кофею – сейчас барин в свою комнату, двери кругом запрет и начнет наискось, от угла до угла, бегать, бегает, а сам громко ворчит и руками размахивает…

Придет барыня, сядет – и сейчас же он ей что-то выпевать начнет; мало понятно, гул один. Кончит – и спрашивает барыню: – Ну как, хорошо ли?

Та скажет: „хорошо“, а иной раз: „нет, говорит, мне это не нравится, вот тут-то и тут-то плохо“.

Барин сейчас же книжечку об пол, сам на диван ничком и кричит: – Что же теперь?! Ну, что делать? Нет, вижу, ничего я не могу, ничего!

Потом уладится как-нибудь, барыня в гостиную уйдет, а он опять бегает и ворчит про себя… А так они веселые были, бегают по комнатам, ловят друг друга, смеются – точно дети».

Номер журнала «Северный вестник».

Впрочем, их стихи юная Гиппиус всегда судит без малейшего снисхождения: Плещеева, заведовавшего стихотворным отделом «Северного вестника», она считает «детским» поэтом. И действительно, ведь его помнят главным образом по строкам:

Молодая поэтесса с удивлением обнаружила, что между литературными кружками пролегают невидимые границы. Есть «либералы», которые не бывают в гостях у «не либералов». Так, никогда не видятся друг с другом свободолюбивый Плещеев и Полонский, который занимает должность цензора.

На пятницах Полонского бывала и семья Достоевского, и знаменитый музыкант Антон Рубинштейн. Один раз Зинаида Николаевна обратила внимание на «странноватого человека» с большими «прозрачно-восковыми» ушами. Это был всесильный, зловещий обер-прокурор Синода Константин Победоносцев – тот самый, который, по выражению Александра Блока