Анисим Гиммерверт - Майя Кристалинская. И все сбылось и не сбылось Страница 4

Но только операми и концертами заезжих грандов Самара обделена не была. Летом музыку можно было услышать на улицах в центральной части города, в широко распахнутых окнах особняков, словно приглашавших прохожих остановиться и послушать, а она рождалась где-то за окнами, в глубине гостиной, — рояль, скрипка, виолончель или рояль с гитарой, и тогда женский голос с чувством и непременным цыганским надрывом пел: «Отцвели уж давно хризантемы в саду, а любовь все живет…» — или же с чувством, но без надрыва: «Уж только вечер затеплится синий…» А вечер, и впрямь синеватого цвета, наплывает с Волги; духота в городе; Волга бессильна разогнать ее, из раскрытых окон одного из особняков на Николаевской тоже летит в город музыка — останавливаются прохожие, их всегда много, они охотно аплодируют: уж больно исполнители мастеровиты. Были и те, кто специально приходил сюда как на концерт, зная, что в этом доме живет самарский меломан Илья Семенович Кристалинский, владелец аптечного магазина, в аптеке у него — хорошие лекарства, а дома — хорошая музыка.

У Ильи Семеновича и его жены Фани пять дочерей, а сына — ни одного; что ж делать, аптекарь все равно доволен, дочери все красавицы, все талантливы: Рая играет на виолончели, Мария — на фортепиано (в доме отменное пианино фирмы «Шредер»), на скрипке играет Лиля, а иногда и младший брат Ильи Семеновича, Ефим, он вернулся из Америки, семьи у него нет, а есть скрипка, и играет он как виртуоз.

Большая семья Кристалинских была хорошо известна в городе не только благодаря музыке, но и лучшему в Самаре аптечному магазину, где есть буквально все, необходимое человеку, чтобы он был здоров. Так говорил Илья Семенович отцам города, когда навещал их с поздравлениями по случаю именин или большого праздника, и непременно с дорогими подарками. Аптекарь понимал, что иначе ему и его большому семейству не выжить, потому что, заболев, именно к нему сии отцы и присылали за лекарствами, это было престижно — как престижно жить еврейскому семейству в этом довольно заметном в России городе. Черта оседлости, проведенная когда-то рукой недальновидного российского монарха, отбросила живущих на русской земле евреев далеко от больших губернских городов, поселила в Малороссии и Белоруссии, в небольших местечках и колониях. Евреи и этому были рады: все же родная земля, на ней родились, в нее и уйдут; народы, которым она принадлежала, добры к ним и не в аренду ее сдали, а навсегда поселили, но вот погромы… Что ж, в семье не без урода.

Погромщики нет-нет да наведывались в поселки, жгли лавки, до смерти били стариков, калечили и пугали детей, над поселками стоял стон, плач, крики, слышались пьяные вопли: «Бей жидов!» А когда, ублажив свои тела и души, но не иссушив до конца злобу, мародеры уходили, старый еврей запрягал свою уцелевшую, изъеденную слепнями лошаденку в яблоках, ехал к знакомому ребе в соседнее местечко, чтобы спросить: «Что делать?» И ребе, уныло глядя на старика, отвечал тихим спокойным голосом, будто ничего не случилось: «Терпеть». А на второй вопрос — «когда это кончится?» — качал головой и, подняв глаза к небу, мудро советовал: «Спроси у него…» Оставалось смириться, что евреи и делали. В России, на Украине, в Белоруссии, Бессарабии.

Но был и другой путь. Сделать по нему первый шаг непросто, для этого нужна смелость, и смелость заключалась в том, чтобы выдержать презрение своих собратьев, своих соплеменников, своих единоверцев, ведь те, оставаясь собратьями, уже не будут единоверцами, стоит только сделать этот шаг, определяющий всю дальнейшую жизнь.

Ты, еврей по рождению, вероисповеданию, едва появившись на свет, прошедший через известный обряд в синагоге, вызывающий улыбку у мужчин и любопытство у женщин, отрекаешься от своего Бога и падешь к ногам его Сына. Ты идешь не в синагогу, ты идешь в церковь и будешь ходить в нее всю оставшуюся жизнь, поскольку отныне ты христианин.

Значит, ты — вероотступник, предавший свой народ?

Может быть, так. Но мудрый ребе скажет: «Может быть, и нет». Послушайтесь мудреца, братья и сестры, и не плюйте в душу вероотступнику… Загляните лучше в его глаза и прочтите в них просьбу услышать его. Не нужно церковные и библейские догматы превращать в догматы жизни. Надо бы жить по правилам, писанным нашими высоконравственными предками, но мы уже не такие, как они. Стало быть, и правила меняются. Вот только понятия о честности и добре — вечны.

Что и имел в виду мудрый ребе — доброту народа, давшего бедному еврею свои земли и смотревшего на него как на человека, никогда и никому не приносящего вреда.

И еврей, живя на его земле, все более и более корнями своими врастал в эту землю, превращаясь в русского, украинского, белорусского или молдавского еврея. Да, кто-то его не любил, кто-то даже ненавидел, но где и в какой стране все любят инородцев? Нет-нет, бывает, да и поколачивают.

Семья Кристалинских переехала в Самару после того, как ее глава (а он оставался главой большого «клана» Кристалинских) принял православие.

Решение переменить вероисповедание Илье Семеновичу пришло не сразу; ждал, пока это желание, которое, став реальностью, решит судьбу не только его, но и всей семьи, созреет окончательно. Он не считал свой поступок предательством, ведь был Илья Семенович отличным фармацевтом и вполне мог бы найти свое место в большом городе, почему же он и дети его должны прозябать в каком-то Глухове, на задворках Черниговской губернии, учиться в хедере, заканчивая этим свое образование, жениться и выходить замуж тут же, в местечке; почему его жена Фаня не может сидеть в ложе театра и смотреть на сцену в бинокль, Держа в другой руке веер? А уж как она любит музыку! Боже мой, пусть Фаня слушает настоящую музыку, а не скучного кантора в синагоге, хотя не надо гневить Бога, в их синагоге кантор приличный.

Переехав в Самару, Илья Семенович купил захудалый аптечный магазин, перестроил его, завез из Москвы пилюли, порошки, флакончики с микстурой и каплями, сам встал за прилавок вместе с Фаней, и дело пошло, аптека оказалась на бойком месте, а ее хозяин стал первым другом жителей не только Николаевской улицы, но и других близлежащих, и если учесть, что улицы эти были в центре города, то его магазин с чудодейственными лекарствами, изготовленными не только по московской, но и по американской рецептуре, стал местной достопримечательностью. Самарские доктора направляли пациентов «к Кристалинскому».

В Самаре у него стали рождаться дочери. Старшей была Мария, следующая — Раиса, третья — Лиля, затем — Рената, а уж последняя — Сарина.

Жизнь удачливого аптекаря спокойной и безмятежной не назовешь. Стоять самому за прилавком и общаться с больными покупателями — а среди них были и нервические, и завсегдатаи психбольницы — утомительно, к концу дня он раздражался по любому поводу и еле держался на ногах, несмотря на сравнительно молодой возраст; вечером же шел долгий и скрупулезный подсчет выручки, а ночью наступала бессонница, голова шла кругом: где купить подешевле очередную партию лекарств, бинтов, марли, ваты и прочих товаров аптечного ассортимента. Где? Ехать в Нижний или снова — в Москву, а то и в Питер?