Серго Берия - Мой отец Лаврентий Берия. Сын за отца отвечает… Страница 4

— Существует предположение, что доклад появился по заказу Сталина…

— Прямой заказ вряд ли был, хотя не являлось секретом недовольство Сталина поведением его грузинских соратников Буду Мдивани и Филиппа Махарадзе, пытавшихся приукрасить свои дореволюционные заслуги и затмить молодого Джугашвили, не имевшего до Октября того авторитета в партии, который впоследствии он приобрел. В этом плане доклад действительно подчеркивал роль Иосифа Виссарионовича в создании Закавказской большевистской организации. Однако я знаю, например, что братья Стуруа, революционеры с не меньшими заслугами, чем тот же Мдивани, очень высоко оценивали деятельность Сталина того периода.

— Как могло случиться, что Эрика Бедия, о котором вы так тепло отзываетесь, расстреляли? Неужели Лаврентий Павлович не мог его уберечь?

— В начале репрессий распоряжения шли исключительно из Центра. Все было сильно централизовано. Все решали руководящие органы ВКП(б), а не Ягода, Ежов, НКВД вообще.

— Неужели они знали, кто чем занимается?

— Они имели собственные каналы информации и посылали в республики свои директивы. Отец, когда речь шла о близких людях, обращался непосредственно к Сталину. Скорее всего, он писал ему, ибо позвонить вождю было не так просто. Отец несколько раз ездил к нему, чтобы доказать незаконность ареста некоторых товарищей. Тогда был еще жив Орджоникидзе, способствовавший переходу отца на партийную работу. Орджоникидзе и сказал отцу: «Сиди тихо и не высовывайся; на тебя есть документы похуже, и если начнешь бороться за справедливость, в первую очередь загремишь сам». Об этом мне рассказывала мама, присутствовавшая при этом разговоре. Серго был эмоциональным человеком и очень страдал, наблюдая происходящее. Мне обидно, что сегодня его называют врагом грузинского народа.

Почему-то наивно рассуждают: если бы не Орджоникидзе, XI армия не вошла бы в Грузию. Еще как бы вошла! С Ивановым, Петровым, Сидоровым… но все равно вошла бы! Другое дело, что он допустил ряд других стратегических ошибок…

— Извините, а орден за взятие Тбилиси — тоже ошибка? Ведь страшно грузину получить такую награду!

— Полностью с вами согласен. Но мне все-таки кажется, что Серго старался сыграть положительную роль, сглаживая острые процессы, происходящие в стране. Это мое мнение…

— Мне не совсем понятно, как при сердечной дружбе с Орджоникидзе Лаврентий Павлович мог содержать в тюрьме его брата Папулию, которого, кажется, позже расстреляли.

— Я хорошо знал Папулию Орджоникидзе, ибо мы жили в одном доме. Он всегда занимал видные посты, но был больше известен как кутила, охотник и вообще прожигатель жизни. Серго он иначе, как, извините, дерьмо, не называл. Социализм он ругал на чем свет стоит…

Серго хорошо был осведомлен о буйствах Папулии. Он обижался на него и, приезжая в Тбилиси, демонстративно останавливался у нас. Возможно, с сегодняшней точки зрения, Папулию сочли бы демократом, но в те времена поношение существующего строя не прощалось даже брату того, кто этот строй возводил и возглавлял.

— Я все же хочу вернуться к предыдущему вопросу: кто знал в Москве, что в Тбилиси, к примеру, есть какой-то Эрик Бедия, которого непременно надо расстрелять?

— Особая агентура могла доложить в столицу о неофициальных, идущих вразрез с политикой партии высказываниях Бедия. Такой «улики» тогда вполне хватало для приговора. Должен заметить: беда нашей интеллигенции состояла — и состоит! — в том, что она много рассуждает и мало действует.

— 1937 год стал годом трагическим для грузинской культуры: были репрессированы такие корифеи, как М. Джавахишвили, Т. Табидзе, С. Ахметели, Е. Микеладзе, застрелился П. Яшвили… Как бы вы сами определили степень вины или ответственности за их судьбу тогдашнего первого секретаря ЦК республики?

— Понимаете, я был тогда в таком возрасте…

— Кстати, какого вы года рождения?

— 1924-го.

— Ну а с высоты сегодняшних ваших знаний и представлений, что вы можете сказать об этом?

— Мог ли отец приостановить процессы, направляемые Москвой, мне трудно сказать. Знаю, что многих ученых, получивших образование в Германии и попавших под подозрение, он пытался спасти. Мать вспоминала, что отец советовал им: «Займите какие-то скромные должности, вас нужно сохранить для Грузии». Именно благодаря отцу остались в живых некоторые писатели и философы; например, Константина Гамсахурдиа, Шалва Нуцубидзе…

— Нуцубидзе ведь сидел в тюрьме?

— Он «сидел» в своей московской квартире и переводил на русский язык «Витязя в тигровой шкуре» по рекомендации моего отца… Отец убеждал Шалву: «Переведи поэму, ты же блестящий поэт… Мы покажем твою работу Иосифу Виссарионовичу — душа грузина не сможет на нее не отреагировать…». И в самом деле, — вы об этом наверняка знаете, — Сталин живо заинтересовался переводом Нуцубидзе и стал его фактическим редактором… Позже Шалва Нуцубидзе, человек смекалистый и остроумный, постоянно подчеркивал, что Сталин даже помог ему перевести одну строфу. Однако никогда не указывал, какую именно… Критики, опасаясь случайно задеть сталинскую правку, восхваляли весь перевод! Правда, он заслуживал похвалы и без этой маленькой хитрости переводчика.

— Я вижу в вашей библиотеке книги Константина Гамсахурдиа. Вы рассказывали, что он часто бывал в вашей семье, дружил с вашим отцом. Чего там скрывать — кое-кто склонен объяснять тайное покровительство Гамсахурдиа «мингрельским патриотизмом» Берия…

— То, что отец неравнодушно относился к Мингрелии, как говорится, к своей малой родине, однозначно. Он разговаривал с мамой до конца дней своих по-мингрельски. Это было их естественной потребностью. То, что отец интересовался историей колхов, лазов, мингрелов, — тоже факт.

Возможно, он ценил Гамсахурдиа прежде всего как превосходного знатока и неистового певца этой истории. Вместе с тем отец не раз советовал писателю, скажем так, порвать со своим буржуазно-декадентским прошлым. Были у него и более резкие выступления в адрес Гамсахурдиа. Вообще же отец был против мингрельского сепаратизма. Я хорошо помню седобородого Исака Жвания, человека, одержимого идеей мингрельской автономии.

— Он даже газету издавал на мингрельском!

— Вот-вот! Однажды мы всей семьей заехали в Зугдидский краеведческий музей — отец ездил по Западной Грузии в связи с осушением колхидских болот, — и там впервые увидел Жвания. Он упрямо спорил с отцом, доказывал свою правоту, не внимая никаким доводам о вреде мингрельской автономии. Как я сейчас понимаю, «мингрельское дело», состряпанное в 50-е, началось с провоцирования таких наивных, по-своему честных и порядочных людей, как Исак Жвания. В грузинской ЧК, по-видимому, существовали силы, связанные с Ягодой, а потом и с Ежовым, которые были заинтересованы в устранении отца. Собрав веские компроматы, они выступили бы против Берия. Этим «делом» активно занимался, как потом выяснилось, наркомвнудел Грузии Киладзе.