Вальтер Хаген - Фальшивомонетчики Третьего рейха. Операция «Бернхард» Страница 4

Сведения англичан и американцев по этой акции по подделке валюты, явившейся самой крупнейшей во все времена и не имевшей аналогов в истории, исходили из данных, представленных Мак-Нелли в 1945 году. Когда же в 1949 году допросу военным трибуналом в Нюрнберге был подвергнут последний шеф немецкой внешней разведки генерал-майор СС[10] Вальтер Шелленберг[11], ему было предъявлено обвинение в участии в «операции Бернхард». В частности, на него была возложена ответственность за ликвидацию целого ряда заключенных, привлеченных к работам и знавших слишком много, при приближении американских войск к концлагерю Эбензее. Однако, как оказалось, из 160 заключенных, задействованных в операции, не был убит никто, а по сравнению с другими узниками концлагерей обращение с ними было вполне сносное. Вследствие этого они, являясь заключенными особого блока номер 19, испытывали к себе зависть и недружелюбное отношение со стороны своих товарищей по ораниенбургскому концлагерю.

В результате этих данных, а также вследствие того, что англичане рассматривали «операцию Бернхард» как военную хитрость, а не уголовное деяние, обвинение по операции было с Шелленберга снято. Уголовное преследование за торговлю фальшивыми банкнотами англичане стали применять лишь после капитуляции Германии. В связи с этими обстоятельствами вопрос об «операции Бернхард» ни на одном из заседаний Нюрнбергского военного трибунала официально не возникал.

В 1953 году один из журналистов «Ридерс дайджеста» посетил Германию в целях сбора материалов для еще одной статьи об изготовлении упомянутых фальшивых фунтов стерлингов. Дело в том, что после появления первой статьи, о которой я упоминал, в сентябре 1952 года, оказалось, что информация, отраженная в ней, имела ряд существенных пробелов. Такие свидетели, как Скала и заключенные концлагеря, не были в курсе всех дел и не могли ничего знать о целях операции, поэтому их данных было явно недостаточно. Исходя из этого, редакция «Ридерс дайджеста» и вознамерилась выяснить историю возникновения «операции Бернхард», ее истинные цели и предназначение. Однако журналист этот, несмотря на наличие у него весьма приличных сумм денег, успеха не имел. Ошибка его, скорее всего, заключалась в том, что он ограничил свои поиски эсэсовским майором Бернхардом Крюгером, по имени которого была названа операция. Во-первых, ему вообще не удалось разыскать Крюгера, а во-вторых, тот не мог бы дать ему исчерпывающих данных, так как сам был проинформирован обо всем лишь отчасти.

Однако время раскрытия завесы тайны над «операцией Бернхард» действительно настало, и не в последнюю очередь потому, что Советы, по имеющимся сведениям, уже готовили собственную «операцию Бернхард» на случай возникновения третьей мировой войны.

Как стало известно из надежных источников, они продвинулись в этом вопросе уже достаточно далеко, использовав пленных немцев, принимавших непосредственное участие в осуществлении операции, а также захваченную документацию и различные материалы.

Именно поэтому я и решил довести до сведения общественности все, что знаю об этой своеобразной акции, дабы вскрыть ее закулисную сторону и цели…

Летом 1938 года, когда я принимал участие в семинаре по вопросам истории в Венском университете, готовясь к защите докторской диссертации (тему я выбрал по истории Балкан), я получил письмо от некоего господина Наумана, который просил меня встретиться с ним для разговора. В своем письме он упомянул, что является «фюрером территориального региона СД «Дунай» — организации мне совсем неизвестной, как и сам Науман. Впрочем, я знал, что, начиная с марта 1938 года, в Вене появились службы военной разведки — абвера и внешней разведки, которые стали проявлять повышенный интерес к специалистам по Юго-Востоку Европы. Они, в частности, вышли на некоторых моих университетских коллег, от которых узнали и мое имя, имя молодого ученого, уже давно занимавшегося историей Балкан.

Господин Науман, одетый в безукоризненно сидевший на нем гражданский костюм, принял меня в бывшем рабочем кабинете барона Ротшильда в его дворце, занятом к тому времени службой СД. Помещение это было мне хорошо знакомо, поскольку всего год тому назад у меня здесь состоялась беседа с самим владельцем замка. Я тогда только что возвратился из продолжительной поездки по Румынии и Венгрии и рассказал одному из своих друзей, обладавшему связями с высшим венским обществом, о своих впечатлениях. И тот решил свести меня с Ротшильдом, имевшим значительные экономические интересы в этих странах. Вскоре последовало приглашение, на которое я с удовольствием откликнулся. Барон Ротшильд оказался очень внимательным слушателем. Прощаясь, он попросил меня навещать его, если мне будет что рассказать о новых подобных поездках. Дело до этого, однако, больше не дошло. Тем не менее я уже во второй раз оказался в этом кабинете, и моим собеседником был ближайший сотрудник Гиммлера, расположившийся в нем явно без всякого согласия истинного владельца.

Поскольку Ротшильд не имел никакого отношения к тем событиям, о которых пойдет далее мой рассказ, я просто упомяну один эпизод, хорошо характеризующий своеобразные настроения в венском обществе до марта 1938 года.

Во время упомянутой мною с ним беседы, когда я с беспокойством отмечал возрастание агрессивности пронемецкой политики в Венгрии и Румынии, Ротшильд несколько раз довольно грубо прерывал меня, заявляя, что речь идет всего-навсего о некой экстравагантности, которую не следует принимать всерьез. Мой друг, пришедший на встречу вместе со мной и присутствовавший при нашей беседе, слывший в кругах венской аристократии сторонником национал-социализма, но бывший на самом деле противником нацистской государственной системы, вступил в беседу и развязал дискуссию, в которой Ротшильд проявил себя как защитник политики Третьего рейха. Такое его поведение вывело моего друга из терпения, и он задал полемический вопрос:

— Что же это такое получается? Выходит, ты — нацист, а я — еврей?

На этом наша дискуссия прервалась. Ротшильд же продолжал симпатизировать Третьему рейху, и эти симпатии не были даже поколеблены событиями марта 1938 года. Однако когда вместе с немецкими войсками в Вену прибыли оперативные группы гестапо, Ротшильд был арестован в числе первых.

Затем был арестован целый ряд общественных деятелей, среди которых были и такие, кто разделял его мнение. Но они были помещены в полицейскую тюрьму, а затем отправлены в концентрационный лагерь. Барон же Ротшильд в качестве «почетного арестанта» содержался в помещении гестапо на Морцин-платц. В таком же положении оказался еще один человек — смещенный федеральный канцлер Курт фон Шушнигг. Отношение к обоим было исключительно вежливым, им разрешалось даже заказывать себе пищу из ресторана. Такое обращение с федеральным канцлером было обусловлено личным распоряжением Гитлера, барон же являлся своеобразным частным заключенным шефа СД Гейдриха[12]. Тот навестил Ротшильда и заключил с ним своеобразный договор, по которому тот «подарил» все свое имущество на территории рейха государству, получив за это право беспрепятственного выезда из страны с сохранением имущества за рубежом.