Максим Чертанов - Диккенс Страница 4

У него была нянька Мерси, которая его безумно стращала; возможно, она — крестная мать бесчисленных диккенсовских чудищ, уродов и злодеев. Из книги «Путешественник не по торговым делам»: «Делом капитана Душегуба было все время жениться и удовлетворять каннибальский аппетит нежным мясом невест. В утро свадьбы он всякий раз велел сажать по обе стороны дороги в церковь какие-то странные цветы, и когда невеста спрашивала его: „Дорогой капитан Душегуб, как называются эти цветы? Я никогда прежде таких не видела“, он свирепо шутил: „Они называются гарниром“. Тогда прелестная молодая жена спрашивала его: „Дорогой капитан Душегуб, какой мне сделать пирог?“ — и он отвечал: „Мясной“. Тогда прелестная молодая жена говорила ему: „Дорогой капитан Душегуб, я не вижу здесь мяса“, и он шутливо отвечал: „А ты погляди-ка в зеркало“. Молодая женщина, познакомившая меня с капитаном Душегубом, злорадно наслаждалась моими страхами и, помнится, обычно начинала рассказ с того, что принималась царапать руками воздух и протяжно, глухо стонать — это было своего рода музыкальным вступлением…»

«Та же женщина-бард… прибегала все время к одной уловке, которая сыграла немалую роль в моем постоянном стремлении возвращаться в разные жуткие места, которых я, будь на то моя воля, всячески старался бы избегать. Она утверждала, будто все эти страшные истории случались с ее родней. Мое уважение к этому достойному семейству не позволяло мне усомниться в истинности этих историй, и они сделались для меня настолько правдоподобными, что навсегда испортили мне пищеварение. Она, например, рассказывала о некоем сверхъестественном звере, предвещавшем смерть, который явился как-то раз среди улицы горничной, когда она шла за пивом на ужин, и предстал ей сперва (насколько я помню) в виде черной собаки, а потом мало-помалу начал подниматься на задние лапы и раздуваться, пока не превратился в четвероногое во много раз больше гиппопотама».

Мерси сменила другая няня, четырнадцатилетняя Мэри Уэллер, немного подобрее; неясно, правда, к какой из нянек относится фрагмент воспоминаний: «…в детстве меня таскали к такому количеству рожениц, что я сам не пойму, как избежал опасности стать акушером. У меня, должно быть, была очень участливая няня с огромным количеством замужних приятельниц… я припомнил, что навещал некую даму, родившую сразу четверых детей… Эта достославная особа устроила у себя в то утро, когда меня туда привели, настоящий светский прием, и… четверо усопших младенцев лежали рядышком на чистой скатерти, постланной на комоде; по детской моей простоте они казались мне — вероятно, благодаря своему цвету — похожими на свиные ножки, которые выкладывают на витрине в чистеньких лавочках, торгующих требухой». Жутковатое воображение, не правда ли?

Семья Диккенса, формально принадлежавшая к англиканской (грубо говоря, занимающей промежуточное положение между католицизмом и протестантизмом) конфессии, совсем не была религиозной, так что в церковь его, похоже, водила опять-таки няня: «Меня таскали на религиозные собрания, на которых ни одно дитя человеческое, исполнено ли оно благодати или порока, не способно не смежить очи; я чувствовал, как подкрадывается и подкрадывается ко мне предательский сон, а оратор все гудел и жужжал, словно огромный волчок, а потом начинал крутиться и в изнеможении падал — но тут, к великому своему страху и стыду, я обнаруживал, что упал вовсе не он, а я. Я присутствовал на проповеди Воанергеса, когда он специально адресовался к нам — к детям; как сейчас слышу его тяжеловесные шутки (которые ни разу нас не рассмешили, хотя мы лицемерно делали вид, будто нам очень смешно); как сейчас вижу его большое круглое лицо; и мне кажется, что я все еще гляжу в рукав его вытянутой руки, словно это большой телескоп с заслонкой, и все эти два часа безгранично его ненавижу». Мэри Уэллер, однако, в интервью диккенсоведу Роберту Лэнгтону церковь не поминала — только игры подопечного с Люси и ее братом Джорджем, «волшебный фонарь» и игрушечные представления.

Чарли хотел и мог бы стать актером. Завзятым театралом он сделался в десять лет благодаря семнадцатилетнему Джеймсу Лэмерту, сыну ухаживавшего за теткой Фанни врача: подросток квартировал у Диккенсов (у них к тому времени с деньгами стало худо, и они переехали в другой, более бедный район). Дома ставились под режиссурой Лэмерта любительские спектакли; сестра (Фанни-младшая) прекрасно пела, Чарлз похуже, зато ему удавались комические куплеты, и отец таскал его по знакомым — демонстрировать талант. Тем временем страна завоевала Цейлон и заодно впала в экономический кризис, родивший продержавшиеся чуть не весь XIX век «Хлебные законы», зафиксировавшие высокие цены на хлеб: землевладельцам и их арендаторам это было выгодно, городам — смерть; голодные бунты, войска на улицах, петиции в парламент… А в парламенте — одни землевладельцы, как будто на дворе Средние века. Сами понимаете, каков был результат петиций. Что-то надо было делать. Горожане тоже должны иметь право голоса и своих представителей.

Лидер радикалов Уильям Коббет распространил программу реформ: избирательное право всем, кто платит налоги, и выборы каждый год, чтобы депутаты не засиживались. К зиме 1816 года во всех промышленных центрах сердитые горожане выходили на митинги; в ответ палата митинги запретила и приостановила действие почти священного для англичан акта Хабеас Корпус (согласно которому арестовать человека можно только с соблюдением законных формальностей). Верхушку оппозиционеров посадили, всех разогнали, потом (в 1817–1818 годах) экономика полезла вверх и все утихло, но к 1819-му началось вновь. А некому было даже внести в палату проект закона о выборной реформе — там ни одного реформатора. Собрался грандиозный митинг в Манчестере, войска открыли огонь, были убитые и раненые, осенью 1819 года чрезвычайная сессия парламента утвердила расширение ассигнований на военные расходы и приняла законы, которые вводили запрет на проведение массовых митингов и ограничивали возможности печати. (Впоследствии эти законы получили название «шесть законов для затыкания рта».) До детей это все доходило в самом искаженном виде, и они боялись «бунтовщиков». «Путешественник не по торговым делам»: «Здесь же я узнал по секрету от человека, чей отец находился на государственной службе и потому обладал обширными связями, о существовании ужасных бандитов, именуемых „радикалами“, которые считали, что принц-регент должен носить корсет, никто не должен получать жалованье, флот и армию следует распустить, и я, лежа в постели, дрожал от ужаса и молил, чтоб их поскорее переловили и перевешали».