Василий Зайцев - Подвиг 1972 № 06 Страница 4

— Вот так из–за широких штанов можно жизнь потерять, — и только теперь увидел бригадного комиссара. — Р–рота! — он хотел подать команду «смирно», но бригадный комиссар прервал его:

— А разве армейское обмундирование вы не получили?

Командир роты смутился: не хотелось ему подводить моряков под «разнос». Но делать нечего, вынужден был доложить:

— Матросы армейское обмундирование получили полностью, но еще не переоделись.

Все ждали, что скажет бригадный комиссар, оп попыхивал папиросой, пускал кольцами дым да молча посматривал на нас. Наконец комиссар стряхнул пепел с папиросы и спросил:

— Так, говорите, жалко вам с морской формой расставаться? — И, помолчав, ответил на свой вопрос: — Конечно, жалко! А с боевыми кораблями, на которых вы по пять–шесть лет служили, разве не жаль было расставаться? Да, вылетели. вы, орлы, из родного гнезда. Мы ведь знаем: матросы — орлы! — Комиссар помолчал. — Вылетели, но из виду не скрылись. Ваши товарищи–матросы, командиры ваши флотские за вами следят, думают о вас: как–то они там? Провожали они вас на фронт как родных. Провожали как верных сынов Тихоокеанского флота, преданных партии, народу, геройских и дисциплинированных! Так где же ваша флотская дисциплина?

Лицо бригадного комиссара было чуть бледно, левая рука зацепилась за портупею, а правая, пока он говорил, все время была в движении: то поднималась резко, то снова опускалась.

Мы стояли и слушали молча, позабыв о куреве. На душе обида: неужели придется снимать клеши, надевать солдатские узенькие штанишки, обмотки? Но понимали — прав комиссар.

Вечером мы развязали вещевые мешки и через час превратились в красноармейцев. Новое обмундирование торчало, дыбилось, пузырилось. Родная форма теперь лежала в вещевых мешках.

Лишь тельняшки остались под гимнастерками.

3. ПЕРЕПРАВА

Началась погрузка в машины. Командир второго батальона капитан Котов, широко расставив толстые короткие ноги, то и дело посматривал наибольшие наручные часы в белом никелированном корпусе.

В стороне, метрах в десяти от комбата, кучкой стояли красноармейцы — связные от каждой роты. Среди них был и я — связной пулеметной роты. Мы еще не успели познакомиться с вновь назначенным командиром батальона и не знали, как держаться в его присутствии. Он же на нас как будто не обращал внимания. Старшего между нами, связными, не было, все оказались вроде на равных.

Погрузка окончилась. Комбат вместе с медицинской сестрой сел на головную машину. Мы остались совсем без начальства. Тогда я решился — как старший среди всех по возрасту и по военному званию — взять командование группой на себя.

Первое, что пришло мне в голову, — распустить всех по своим подразделениям.

— Как остановка, сразу бегите ко мне, — сказал я. — Моя машина вторая. Кто опоздает — пеняйте на себя. Это вам не учение, а война…

Стоявший рядом со мной солдат Пронищев заметил со смешком:

— Товарищ главстаршина, да вы еще не знаете, что такое война, а других пугаете.

Слова бывалого солдата сразили меня. Я на минуту растерялся, потом разобрала злость. Повернулся, крикнул Пронищеву:

— За мной!

Места в машине нам достались самые плохие. Мы сидели около заднего борта, вся пыль оседала на нас. Настроение скверное, злость еще не улеглась.

— Ты только, товарищ главстаршина, не злись, — заговорил Пронищев. — Не люблю, когда человек говорит то, чего не знает. Я вот, допустим, тракторист, а начал бы рассказывать летчику про самолет. Смешно! А война… Я вот тебе расскажу немного и про связных тоже.

В бою часто как бывает? Перемешается все, перепутается, не знаешь, где наши, где противник. Как тут быть связному? Куда бежать? Оглядись! Случается отступление, опять же бойцы отходят все вместе, один другому помогает, а связной всегда один. Вот, скажем, шел бой под Касторной. Пробежал я из штаба полка по лесу во второй батальон с донесением, выполнил приказ. Возвращаюсь назад по той же тропинке, перебегаю от куста до куста, прячусь, и вдруг — фашистские мотоциклисты. Что делать? Вскинул винтовку, потом две гранаты швырнул — и ходу! Вот вам и связной. В бою связной фигура, сам себе командир. А ты их так…

Я молчал. Что было сказать?

Колонна свернула на проселочную дорогу. Минут тридцать катились по низменности, заросшей кустами. Разбросанные там и тут озерки так и манили к себе: после пыльной, жаркой дороги райское дело — выкупаться, отдохнуть на бережке.

Вдруг с головной машины раздались условные сигналы, и вся колонна шарахнулась в разные стороны. Остановились под кустами. Дорога впереди и небо над ней были пусты. Чего там испугались — мы так и не поняли.

Батальон разгрузился быстро, без суеты и шума. Боевую технику разобрали на плечи, построились по три и вышли из кустов на ту самую проселочную дорогу, по которой только что ехали.

День подходил к концу, схлынула жара, и даже как будто утихла давно мучившая всех жажда. Слышались громовые раскаты. В воздухе пахло гарью, взрывчаткой и еще чем–то неприятным.

Батальон свернул с проселка и по тропкам, протоптанным скотиной, углубился в лес.

И тут из–за кустов показались люди в штатском. Они шли, еле переступая, оборванные, грязные, перевязанные серыми от пыли бинтами. Это мирные жители Сталинграда направлялись в госпиталь. Моряки, еще не видевшие ужасов войны, смотрели на них с болью.

С опушки леса, в котором мы замаскировались, был виден Сталинград. Между нами и горевшим городом лежала Волга. Слышались артиллерийские раскаты. Без устали строчили пулеметы. Фашистские самолеты непрерывно бомбили заводской район.

Каким–то будет наш первый бой?

Вереницей тащились по тропинкам раненые солдаты. Нам хотелось поговорить с ними, спросить, как там, но вид их говорил сам за себя. Они шли, словно не замечая нас, а мы все ждали: может, кто подойдет. И вдруг из–за кустов показался матрос. Он остановился, осмотрелся — и увидел нас. Подошел. Оказалось — старшина. Голова перевязана. Левая рука, странно короткая, забинтована. На изодранной тельняшке — бурые пятна крови. Правая штанина клеша от самого низа до колена разодрана. Якорь на толстой морской бляхе вдавлен в середину.

Старшина присел рядом с нами, попросил закурить. Завязался разговор.

— Постойте, — сказал вдруг старшина, услышав, что мы тихоокеанцы. — А Сашу Лебедева вы не встречали? Братишка мой. Нет такого среди вас?

— Та е у нас такой, — ответил украинец Охрим Васильченко.

— Какой?! — вскинулся старшина. — Может, однофамилец?

— На баяне хорошо играет, поет. Словом, веселый хлопец, скучать не даст.