Николай Эпштейн - Хоккейные истории и откровения Семёныча Страница 4

— Повертел я головой в разные стороны, нет Николая Семёновича. А я знал, знал, что на игре он точно был. Подождал, подождал, удивился, а потом озадаченный забросил сумку за плечо и пошел на выход. И вдруг вижу, идет впереди меня Эпштейн. Я, конечно, ходу прибавил и впритирку, так чтобы он меня заметил, начал его обгонять. А Семёныч такой сердитый идет, насупленный, бросил на меня взгляд и говорит: «Что это ты сегодня устроил–то, а? Не пасуешь никому. Нет, так играть нельзя!». Смутился я: «Да ведь, Николай Семёнович, никто нас особо премудростям хоккейным не учил». — «Ну, ладно, — смягчился Эпштейн. — Приходи завтра «на землю»«. Тогда «Химик» сезон уже закончил, но игроки продолжали тренировки, играли в футбол, и Семёныч, как понимаю, хотел на меня еще посмотреть. Потом, после тренировки, подзывает меня и спрашивает: «Ты сколько на заводе имеешь–то?». А я на «Салюте» работал слесарем. «Да рублей 500 выходит в месяц». — «Ну, а у меня поначалу будешь иметь 300–400. Как, согласен?». — «Да я с моим со всем удовольствием», — отвечаю.

Вот так оказался в «Химике» Юрий Борисов. И до сих пор считает, что повезло ему тогда необыкновенно. С одним из лучших тренеров страны и замечательным человеком свела его судьба. И вывела в большую жизнь. Хотя первый матч в составе «Химика» он пропустил. А во второй игре «Химик» проиграл родным для Борисова «Крылышкам» — 1:10. Крупное, разгромное поражение.

— Но для меня та игра по–особому памятна, — улыбнулся, вспоминая, Борисов. — Потому что именно мне и удалось забить тогда единственный гол в ворота Жени Ёркина, отличного вратаря. Он потом в составе сборной СССР поехал в 1960‑м году на Олимпиаду в Скво — Вэлли вторым голкипером вместе с Николаем Пучковым. Тот гол для меня особо памятный. А еще дороги мне три гола, забитые в следующей игре с московским «Спартаком». Спартаковцы тогда силу набирали, у них уже играли братья Майоровы со Старшиновым. Мы поначалу, после первого периода, проигрывали 0:3. И тут я две шайбы подряд забросил, а потом еще одну. А еще два гола Юрка Громов забил и мы выиграли — 5:3. И вот с того самого матча я уже стал постоянно выступать за основу «Химика». Играл я тогда в тройке с Владимиром Васильевым и Валерием Никитиным, а в защите с нами выходили Владимир Данилов и Александр Рагулин. Неплохо, а? Васильев потом тренером стал, привел «Химик» к серебряным медалям первенства Союза в 1989 году, а в 1984 и 1990 годах команда при нем «бронзу» брала. В 1996 году попробовал он себя и в роли главного тренера сборной России. Валера Никитин, или «дед», как мы его называли, дважды становился чемпионом мира, универсал был, отличный хоккеист и товарищ, а про Рагулина и говорить нечего, сама фамилия за себя все говорит. Потом появилась тройка Морозов — Борисов — Никитин.

«Химик» мужал, обрастал хоккейными «мышцами», набирался опыта. Вчерашние юниоры, имена которых мало кому были известны, становились потихоньку мастерами, хотя в общем–то оставались еще совсем молодыми парнями. Но их неуклонное движение вверх по ступенькам спортивного мастерства определялось тем, что направлял их уверенной рукой Эпштейн.

— Николай Семёнович собрал тогда команду молодую, всем нам было по 20–22 года, страха мы не ведали, авторитетов не боялись, сил было невпроворот. Я не помню, — продолжал Борисов, — чтобы Эпштейн в те годы исповедовал какую–то особую тактику игры от обороны. Отнюдь нет. Мы были амбициозны, любили атаковать и делали это вполне успешно. Разумеется, в матчах с ЦСКА, «Динамо», «Крылья ми» нам приходилось часто обороняться, ведь команды–то были какие! Но даже с этими хоккейными грандами нам удавалось соперничать. Помню, например, что в одном сезоне «Химик» сыграл с ЦСКА на первенство Союза и Кубок СССР шесть матчей и их итог был равный 3:3. В армейской команде тогда играли еще Пучков, Сологубов, Трегубов, Сидоренков, Александров, Локтев, Альметов, Деконский, Сенюшкин. Сам Тарасов в сердцах выговаривал своим нападающим: «Куда вы лезете напропалую на этих «столбов»?» Так Анатолий Владимирович называл наших защитников — Долягина, Ватутина и Рагулина, физически очень крепких ребят.

Словом, был в «Химике» коллектив с мудрым наставником.

— Все успевал Семёныч, — говорил с теплотой в голосе Борисов. — И на учебу полкоманды устроил в Московский областной пединститут, все про всех нас знал, все наши болячки. Бывало, подойдет: «Ну, как дела–то, что дома, чего нос повесил?». Спросит, запомнит, и непременно поможет. А то вдруг скажет: «Слушай, Юрка. Вот еще пару месяцев на тебя я посмотрю, а потом выгоню». — «Нет проблем, — отвечал я в тон этой тренерской сентенции. — Как скажете, Николай Семёныч». И никаких обид. Умел Эпштейн найти нужную тональность в общении, как со всей командой, так и с каждым игроком. Талант у него был на это. И мы все чувствовали себя за ним, как за каменной стеной. Это вовсе не означает, что Семёныч был мягким. Ничуть. Он мог так отбрить, что мало не покажется. Но даже в такие моменты зла на него никто не держал. Потому что зря он никому не выговаривал. И все это понимали.

Николай Семёнович человек очень азартный. В «Химике» мы все здорово играли в преферанс. Игра на смекалку, выдержку надо иметь, разгадывать замыслы соперника. Семёныч терпеть не мог проигрывать, горячился, спорил. В эти часы царила атмосфера азарта, и все мы в тот момент находились в одинаковом положении — не было тренера и игроков, были только заядлые картежники.

Эпштейн очень хорошо понимал настроение игроков и мог, что называется, отпустить вожжи. Как–то играл «Химик» матч с ленинградской командой Института инженеров железнодорожного транспорта. Команда бала добротная, в классе «А» выступала. Игра вышла непростая, лед был вязкий, никак не раскатишься. Вымотались мы, но выиграли 2:1. А потом подходим к тренеру и говорим: «Николай Семёнович, устали, сил нет. Если не выпьем грамм по 100, точно кто–то заболеет». Оторопел Семёныч от такой наглости: «Ишь, чего захотели, да вы что, сдурели совсем?!». А потом за обедом заказал всем по сто граммов. Так из–за этих 100 граммов кое–кого под руки из столовой выводили. На следующий день, утром Эпштейн подходит к Громову: «Гром, ты что ж это, бес, а? Да тебе, чтоб так упиться, ведро ведь надо!». Семёныч, когда волновался, картавил чуть больше обычного. «Сам не пойму, в чем дело, Николай Семёнович, — ответствовал Громов, глядя на тренера невинным взглядом. — Как так вышло? Видно, здорово все же устал вчера в игре».

Уроки Семёныча были своеобразны.

— На сборах, например, заставлял нас прыгать в воду с пятиметровой вышки. Смелость воспитывал. Бывало, залезешь, посмотришь вниз, страшновато. Но ничего, нырял я вниз головой даже, — смеется Борисов. — Хотя это было необязательно. Главное условие было — прыгнуть, а уж как — личное дело каждого. Он даже сына своего Марина заставлял сигать, конфеты ему «Мишка» покупал, чтобы задобрить. Вот не помню только, прыгнул Марик или нет. Все же он еще тогда пацан был.