Борис Григорьев - Королева Кристина Страница 4

Завещание Густава II Адольфа в интерпретации А. Оксеншерны, отстранившее Марию Элеонору от участия в управлении страной и воспитании дочери и ставшее ей известным сразу по прибытии гроба с телом мужа из Германии, также мало способствовало улучшению её общего состояния. Всю свою неприязнь и обиду она закономерно обратила на канцлера Оксеншерну. Но женская истерия бессильна против холодного непоколебимого разума мужчины. В 1636 году на вдовствующую королеву соберут «компромат» и дочь, «по государственным соображениям», у неё отнимут.

Экстравагантность королевы-вдовы, её истеричность, нетерпимость к окружающим, разбросанность, рассеянность и абсолютная неприспособленность к максимам жизни конечно же ещё больше отдаляли её от сухой, наблюдательной, умной, образованной и практичной дочери. Мать постоянно придиралась к ней, одёргивала и критиковала её за неряшливый внешний вид, а дочь молча выслушивала нотации и продолжала делать всё по-своему. Мать постоянно требовала от дочери, чтобы она отказалась от мальчишеских замашек, но Кристина, помня заветы отца, все слова Марии Элеоноры пропускала мимо ушей. Дочь терпеть не могла пива, которое считалось тогда в Швеции непременным напитком и для детей, и для взрослых за любой трапезой — будь то ранний завтрак или поздний ужин, но мать всё равно заставляла её пить его. Дочь не любила свинину, и это тоже служило поводом для раздражения матери. Мария Элеонора, к примеру, обожала всяких карликов, шутов и прочих уродцев и заставляла дочь играть с ними, в то время как для Кристины это было неприятным напоминанием о собственной некрасивой внешности, и она всячески избегала эту шумную, грубую и назойливую публику. Мать и дочь никогда не понимали друг друга, чурались друг друга, а их редкие встречи были натянутыми и неестественными. Принцесса вспоминала потом, что учёба и занятия с преподавателями и гувернёрами были единственной отрадой в её жизни. Она откровенно смотрела на мать как на больную женщину, презирала её за слабость и потакание своему истеричному характеру и отвечала ей дерзостью даже в присутствии посторонних. «Для одарённой, рано созревшей молодой девушки мать была поучительным примером отсутствия контроля за эмоциями», — пишет С. Стольпе, характеризовавший Марию Элеонору как «женщину с низкими и скудными инстинктами»[10].

Мы видим, что свой нрав Кристина проявила ещё в раннем детстве.

Она хорошо запомнила момент признания её королевой Швеции: «Я, помню, восхищалась тем, как все припали к моим ногам и целовали мою руку». Особенно сильное впечатление на неё произвело то, что Юхан Казимир и его супруга Катарина, тётя принцессы, тоже воздали ей честь. До сих пор они были просто её вторыми родителями, а она — их дочерью, и вот теперь они пали перед ней на колени!

Принцесса не походила на обычную девочку, зато хорошо переносила жару и холод, могла сколь угодно долго ходить пешком или скакать на лошади и нисколько не уставать. Физические упражнения — охота, игры — доставляли ей столько же удовольствия, сколько учёба или чтение. Она могла довести своих нянек и гувернёров до изнеможения, не давая им ни минуты покоя ни днём ни ночью. Когда женская прислуга попыталась отучить её от такого неугомонного образа жизни, она сказала служанкам: «Если вам хочется спать, подите и лягте. Я и без вас справлюсь».

За малым исключением, принцесса редко могла выдержать дамское общество. Она демонстрировала «непреодолимое отвращение ко всему тому, о чём дамы говорили и что они делали. Я оказалась совсем непригодной к женской ручной работе и женским занятиям, и не было никакой возможности изменить меня».

Несомненно, принцесса, будучи умной и сообразительной девочкой, рано стала задумываться над своей необычной «конституцией» и наверняка познакомилась с соответствующими медицинскими представлениями о ней. На этот счёт есть однозначные свидетельства её докторов и собственные высказывания по поводу «своего бурного и горячего темперамента, слегка склонявшегося к меланхолии»[11]. Но горячим и сухим, по Аристотелю, должен был быть мужчина, в то время как женщина должна быть холодной и влажной. Вероятно, из-за предположения о том, что в печени принцессы была примесь чёрной желчи, врачи прописали ей традиционное шведское питьё — свагдрикку — лёгкое пиво, вид браги, предназначенное разжижать эту желчь. «Я полагаю, что это вызвало некоторые осложнения в печени, — писала потом королева, — моя печень странным образом сжигала мою кровь. Я никогда не пила ничего иного, если в этом не было крайней необходимости».

Зная о своём темпераменте, Кристина принимала меры к его обузданию. Воздержание от употребления горячительных напитков, пива и вина она объясняла именно тем обстоятельством, что не хотела «раздувать пожар в своём теле». Пила она главным образом воду. Постепенно у неё выработалось естественное неприятие к вину и пиву. На фоне сплошного пьянства той разгульной эпохи это являлось, конечно, положительным моментом.

То, что принцесса была необычной девочкой, заметили все. Несмотря на свой малый рост, она, вопреки тогдашней моде, не носила туфель на высоких каблуках. Кристина редко надевала длинные декольтированные и туго зашнурованные поверх талии платья, не обращала внимания на свою причёску, не скрывала за приклеенными на лицо мушками прыщи, не пряталась от солнца, пытаясь сохранить белизну кожи. Она ходила в туфлях на низких каблуках и в коротких практичных юбках. Волосы её, скреплённые гребнем или бантом, прядями свисали с головы, а кожа всегда была смуглой от загара. Она прекрасно держалась в седле, часами могла скакать верхом на лошади, стреляла и фехтовала.

Гораздо хуже, особенно для государства и обеспокоенных опекунов, было то, что Кристина рано сделала свои выводы в отношении замужества. «Горячие и сухие» женщины, согласно бытовавшим представлениям, были мало пригодны для деторождения. Для них всегда существовал риск родить какого-нибудь урода или монстра. Инстинктивное восприятие женской неполноценности подтверждалось в данном случае наукой, и брак для принцессы был определённо заказан. Недаром принцесса, когда окружение в очередной раз приступало к ней с увещеваниями выполнить свой долг и подарить стране наследника, отвечала грубой репликой: «Я ведь легко могу родить как Нерона, так и Августа» (то есть монстра или героя). И вообще сама мысль стать беременной, кормящей или рожающей матерью была ей противна, а замужество и брак — противоестественными.

Позже её отношение к браку станет ещё более непримиримым. При итальянском дворе Кристины имелись красивые фрейлины, которые выходили замуж и время от времени находились в интересном положении. Таким дамам она запрещала появляться себе на глаза, а если когда и возникала в какой-нибудь из них необходимость, то говорила: «Позовите-ка мне эту корову!» или: «Похоже, вы скоро станете коровой. Будьте любезны: не показывайтесь мне в таком состоянии!»