Дмитрий Зубов - Прерванный полет «Эдельвейса». Люфтваффе в наступлении на Кавказ. 1942 г. Страница 4

Между тем, закрепившись на своих позициях, советские войска не торопились наступать. Во-первых, у многих командиров после 1941 года был панический страх перед немцами, они считали, что главное – удержать захваченное, а наступать пока рано. Во-вторых, было плохо налажено взаимодействие между частями и между командованием корпусов и полков. Даже флотские отмечали, что в 44-й армии плохо знали обстановку, на картах неверно указывали положение войск, командиры действовали нерешительно, а приказы отдавали неуверенно[2].

А вот немцы не стали медлить. Оправившись от шока, командование 11-й армии и 4-го воздушного флота начало принимать меры.

Бомбардировочная эскадра KG27 «Бёльке» в самом начале нового года получила приказ незамедлительно начать минирование Феодосийского залива и Керченского пролива. Подразделение, как и большинство других, в это время не представляло собой единого целого, а базировалось на четырех разных аэродромах: 1-я эскадрилья – в Фокшанах (Румыния), 2-я и 3-я – в Кировограде, штаб эскадры и III./KG27 – в Херсоне, а вторая группа находилась на отдыхе и переформировании в Ганновере. Эта картина была типичной для люфтваффе зимы 1941/42 года, когда все боеспособные эскадрильи и авиагруппы использовались как пожарные команды на разных участках фронта.

Условия жизни авиаторов в зависимости от места базирования тоже сильно отличались. Лучше всех, по сути как на курорте, жила 1-я эскадрилья. «Помимо столовых у нас были и другие развлечения, – вспоминал один из летчиков. – В казарме был небольшой бар, в котором несколько музыкантов пытались воспроизвести что-то вроде джаза. Были также небольшие, но уютные комнаты. Важной частью досуга был печально известный барак № 20, где в номерах жили «дамы», которые принимали слишком много гостей мужского пола, удовлетворявшие любые потребности, причем всех размеров, форм и темпераментов. Нам, летчикам, даже предоставлялись скидки. Все это было под контролем толстой «мамы», вероятно вышедшей на «пенсию» после активной «службы».

В неплохих условиях жили и экипажи 3-й эскадрильи, базировавшиеся на аэродроме Кировоград-Норд. Ханс Райф, служивший штурманом, только что вернулся из трехнедельного отпуска и 3 января со своим новым пилотом выполнил первый вылет над Крымом: «Я попал в экипаж к лейтенанту Харро Вооге, с которым я потом совершил почти 200 вылетов до осени 1942 года. Особенно зимой, когда эскадрилья порой состояла только из одной или максимум двух машин. Немного неоднозначные чувства охватывали меня во время нашего первого полета, моего 46-го вылета в район Феодосии. Мы атаковали советские войска на побережье, двигавшиеся по дороге из Камыш-Буруна к Феодосии. Я был впечатлен тем, как лейтенант Вооге очень внимательно и без ненужных рисков проделал весь маршрут. Позже я многократно видел, как он проводил дерзкие атаки и всегда полностью контролировал машину даже в критических ситуациях»[3].

Ну а в перерывах между вылетами Райф и Вооге провели несколько экскурсий по городу и окрестным деревням. «Жители жили в соломенных мазанках, однажды мы были приглашены в квартиру, – вспоминал он. – Мы были удивлены уютом внутри этого дома. Убранство было очень ярким, очень чистым и аккуратным, даже несмотря на то, что все: кухня, спальня и гостиная – располагались в узком пространстве вокруг большой печки. На стенах висели многочисленные иконы и семейные фотографии. Окна были обрамлены белыми узкими занавесками с красочной вышивкой вместо штор. Наш разговор с жильцами состоял главным образом из взаимных дружественных улыбок, потому что никто не понимал языка. Зато я узнал, как по-русски «спасибо» и «до свидания».

В Кировограде даже работали два кинотеатра. При этом большинство фильмов демонстрировалось на украинском языке, но были сеансы и со старыми немецкими фильмами, в частности комедия «Гасманн» с Хайнцем Рюхманном в главной роли.

В ночь на 4 января «Хейнкели» 1-й и 3-й эскадрилий совершили первый вылет к Феодосии и Керчи, сбросив около портов мины ВМ1000. Полет проходил в условиях полнолуния, что облегчало ориентировку и обнаружение цели. Однако, поскольку летчики подразделения не имели опыта в минных постановках, не обошлось без накладок. В Феодосийском заливе часть боеприпасов взорвалась при падении на берег, а у Не-111 «1G+FK» над морем отказал один из двигателей, вследствие чего машине пришлось повернуть обратно.

Ну а в группе, летевшей к Керчи, вообще произошел вопиющий случай. На пути к цели под Не-111Н-6 «1G+EH» оберфельдфебеля Карла Розенброка по неизвестной причине взорвалась одна из мин. При этом сразу же, естественно, сдетонировала и вторая ВМ1000, и самолет попросту испарился. «Взрыв был настолько мощным, что в воздухе несколько секунд стоял огненный шар белого цвета, – описывали произошедшее очевидцы. – Затем после исчезновения пламени долгое время над водой виднелся столб черного дыма». В общем, первый блин прошел, так сказать, комом.

На следующую ночь операция была продолжена. Большая часть мин сбрасывалась возле Феодосии, и после второго налета на дне бухты находилось уже около 40 «адских машин».

Советская авиация оказывала значительную поддержку наземным войскам. Истребители вылетали из Севастополя, а как только аэродромы на Керченском полуострове были отбиты, туда также перелетела часть самолетов с Тамани. Это быстро почувствовали на себе и летчики KG27. 5 января в 2 километрах к северо-востоку от Саки советским истребителем был сбит «Хейнкель» из 9-й эскадрильи. При этом бортмеханик и бортстрелок погибли, а пилот и штурман сумели спастись с парашютами. Советские бомбардировщики, действовавшие с авиабаз вблизи Краснодара, также регулярно наносили удары по немецким войскам, городам и дорогам.

Немецкие донные мины были настоящей головной болью советских моряков. Всю войну и на всех морях и даже реках боялись не столько вражеских кораблей и налетов авиации, сколько зловещих «адских машин», залегающих на дне и поджидающих свою жертву. Конструкция и принцип действия мин долгое время были непонятны, а даже когда их удалось более-менее понять, жизнь легче не стала.

Большая часть донных мин оснащалась электромагнитным взрывателем. Вкратце принцип его действия был следующим. После падения на дно автоматически включался прибор, измерявший магнитное поле вокруг мины. После этого взрыватель переключался на боевое положение. Далее мина постоянно контролировала состояние магнитного поля и реагировала на его резкое изменение. Поэтому, когда над «адской машиной» проплывали деревянные баркасы или мелкие катера, она никак не реагировала. Когда же поблизости проходило крупное металлическое судно, это приводило к сильным колебаниям магнитного поля, что и приводило взрыватель в действие. Акустический взрыватель аналогичным образом работал на основе измерения частоты звука.