Николай Лейкин - Переписка А. П. Чехова и H. A. Лейкина Страница 4

Вы особенно напираете на то, что мои передовицы «подгуливают». Верно, но я не думаю, чтобы они уж очень сильно подгуливали. Они иногда бывают непонятны для Москвы и провинции, так как часто составляются на петербургские сюжеты и, следовательно, имеют местное значение, по такие, если Вы проглядываете рубрику «Осколки петербургской жизни», всегда поясняются или, так сказать, освещаются в этой рубрике.

Вы по. поверите, как трудно вести в России честный, либеральный, на все отзывчивый юмористический журнал! Цензура даже в мелочи входит. Да вот хоть бы рисунок № 31, где изображены Сетов — содержатель труппы в «Аркадии» и его дочь, г-жа Сетова, опереточная певица. На рисунке была надпись: «Папа Сетов и дочка Сетова, или опереточные герои Аркадии», но цензура захерила и фамилии, и даже «Аркадию». Для Москвы и для провинции и вышло непонятно. А портреты и отца и дочки очень схожие. Дело в том, что папа Сетов кормит насмерть рецензентов, дает даже взятки, чтобы рецензенты хвалили его дочь, ну и хвалят. Произвели в звезды первой величины, а она самая заурядная певица. Кроме того, отец каждый день только и делает, что разглашает по саду о каких-то небывалых антрепренерах итальянских и французских оперных театров, являющихся будто бы приглашать его дочь петь на зимний сезон. Он рассказывает, и все это попадает в печать. Рисунок этот имел большой успех в Петербурге, но только в Петербурге, да, пожалуй, еще в Киеве, так как Сетовы из Киева.

В следующем № 33 «Осколков» будет рисунок о петербургском пивоваренном заводе «Бавария», варящем свое пиво на воде из грязнейшей речки Ждановки. Петербург возмущен, перестал пить пиво «Баварии», санитарная комиссия десятки раз штрафы накладывала на завод, а ему все неймется, хотя уж и акции-то завода падать начали. Вот эта карикатура будет иметь также только местный интерес, а для Москвы и провинции останется непонятна.

Вы очень хвалите молодого писателя Евгения Вернера за его рассказцы. Ко всему даровитому я душой стремлюсь. Пригласите его, от моего имени, посылать время от времени свои рассказцы в «Осколки». Пусть и стихи присылает, но только исключительно юмористические. Пусть пишет хоть на московские сюжеты. Мне это все равно. Я такие стихи буду ставить после московского обозрения.

Также попрошу Вас написать и В. Д. Сушкову, чтобы он не забывал нас своим присылом. Мне его мелочи всегда нравились. Вы пишете, что он сердится на контору «Осколков» за то, что та не приложила ему счета при пересылке гонорара. Боже мой, да ведь это, кажется, такие пустяки, что и самому можно было рассчитать! Как случайный сотрудник журнала он получал по 10 к. за строчку стихов и по 5 к. за строчку прозы. По гонорарной книге узнать нельзя. Может быть, он и сам требовал только такой платы. За стихи это мало, и за следующий его присыл я буду считать стихи уже не по 10 к. за строку, а по 15 к. Пожалуй, можно и прозу считать по 6 к., пусть только пишет. Хоть «Осколки» журнал и мизерный по своему объему, но хорошие сотрудники очень нужны.

Вы, Антон Павлович, вот что… Вы знаете всех московских, кто подаровитее, знает и Пальмин… Вот вы оба и приглашайте этих даровитых-то присылать статьи в «Осколки». Я буду к ним особенно внимателен, сам буду просматривать их рукописи, снабжайте только авторов хоть легонькой рекомендацией в две строчечки. А то среди множества ерундистов, пожалуй, и проглядишь их письма.

Не приглашайте только Пазухина. Из этого никогда ничего не выйдет путного. Вода, вода, вода… да и та заимствованная, пережеванная из чужого.

Так уж пожалуйста похлопочите. Вас и Пальмина я считаю за столпов «Осколков», ну а столпы и должны подпирать журнал.

Рассказ Ваш «Дочь Альбиона» длинноват, но мне нравится, хорошенький рассказ, оригинальный, хотя англичанка и утрирована в своей беззастенчивости. Послал его набирать в типографию.

Будьте здоровы. Заочно жму Вашу руку. Пишите, пишите обо всем. Я люблю получать от Вас письма.

Н. Лейкин.[18]

ЧЕХОВ — Н. А. ЛЕЙКИНУ

19 сентября 1883 г. Москва

19 сентябрь.

Многоуважаемый Николай Александрович!

Зима вступает в свои права. Начинаю работать по-зимнему. Впрочем, боюсь, чтоб не сглазить…

Написал Вам пропасть, дал кое-что в «Будильник»[19] и в чемодан про запас спрятал штучки две-три… Посылаю Вам «В ландо», где дело идет о Тургеневе. «В Москве на Трубе»[20]. Последний рассказ имеет чисто московский интерес. Написал его, потому что давным-давно не писал того, что называется легенькой сценкой. Посылаю и еще кое-что[21]. Заметки опять не того… Отдано мною большое место «Училищу живописи» не без некоторого основания. Во-первых, все художественное подлежит нашей цензуре, потому что «Осколки» сами журнал художественный, а во-вторых, вокруг упомянутого училища вертится все московское великое и малое художество. В-третьих, каждый ученик купит по номеру, что составит немалый дивиденд, а в-4-х, мы заговорим об юбилее раньше других[22]. Я мало-помалу перестаю унывать за свои заметки, В ваших питерских заметках тоже мало фактов. Все больше насчет общего, а не частного… (Прекрасно ведутся у Вас эти заметки… Остроумны и легки, хотя и ведет их, по-видимому, юрист[23].) Потом, я уже два раза съел за свои заметки «подлеца» от самых искренних моих, а А. М. Дмитриев рассказывал мне, что он знает, кто этот Рувер[24]. «Он в Петербурге живет… Ему отсюда посылается материал… Талантлив, бестия!»

Недавно я искусился. Получил я приглашение от Буквы написать что-нибудь в «Альманах Стрекозы»… Я искусился и написал огромнейший рассказ в печатный лист. Рассказ пойдет. Название его «Шведская спичка», а суть — пародия на уголовные рассказы. Вышел смешной рассказ. Мне нравятся премии «Стрекозы».

Вы пишете, что Пальмин дикий человек. Немножко есть, но не совсем… Раза два он давал мне материал для заметок, и из разговоров с ним видно, что он знает многое текущее. Проза его немножко попахивает чем-то небесно-чугунно-немецким, но, ей-богу, он хороший человек. Вчера у меня были большие гимназисты… Глядели «Суворина на березе» и не поняли[25].

Прощайте. С почтением имею честь быть

А. Чехов.[26]

ЧЕХОВ — Н. А. ЛЕЙКИНУ

25 июня 1884 г. Воскресенск

25, VI, 4. Воскресенск. <…>

Многоуважаемый Николай Александрович!

Первый дачный блин вышел, кажется, комом. Во-первых, рассказ плохо удался. «Экзамен на чин» милая тема, как тема бытовая и для меня знакомая, но исполнение требует не часовой работы и не 70–80 строк, а побольше… Я писал и то и дело херил, боясь пространства. Вычеркнул вопросы экзаменаторов-уездников и ответы почтового приемщика — самую суть экзамена. Во-вторых, рассказу этому пришлось пройти все тартары, начиная с моего стола и кончая карманом богомолки. Дело в том, что, принеся свой рассказ в здешний почтамт, я был огорошен известием, что почта не идет в воскресенье и что мое письмо может попасть в Питер только в среду. Это меня зарезало. Оставалось что-нибудь из двух: или почить на лаврах, или же мчаться на железнодорожную станцию (21 верста) к почтовому поезду. Я не сделал ни того, ни другого, а решил поручить мою корреспонденцию кому-нибудь идущему на станцию. Ямщиков я не нашел. Пришлось поклониться толстой богомолке… Если богомолка поспеет на станцию к почтовому поезду и сумеет опустить письмо в надлежащее место, то я торжествую, если же бог не сподобит ее послужить литературе, то рассказ получите Вы с этим письмом[27].