Николай Кузнецов - Фронт над землей Страница 4

К вечеру Николай озабоченно сказал:

- Попроси, пожалуйста, Анну, чтобы она приехала в лагерь вместе с сестрой. Сделай одолжение... - И, улыбнувшись, добавил: - Закон диалектики: все течет, все изменяется. Так обещаешь?

Анна улыбнулась:

- Ладно, Николай, приедем, только, чур, с другими не назначать свидания! И она шутливо погрозила ему пальцем.

В лагерь возвращались в приподнятом настроении.

И все шесть дней с нетерпением ждали предстоящего свидания. В субботу мы долго не могли уснуть. Тихая, теплая июньская ночь. Соловьиные трели в лесу. Над палаткам.и огромный купол неба, усеянный звездами. Дурманящие запахи невыкошенных трав.

- Коля, до чего же хорошо жить! - прошептал размечтавшийся Савченков.Хоть стихи читай, только перед ребятами неудобно.

- А ты про себя,- также шепотом посоветовал я ему. - Говорят, успокаивает.

- Шутишь,- обиделся Савченков.- Конечно, у тебя все определенно в жизни: есть славная Аня, Женька... Счастливый ты!

Разбудила нас неистово оравшая сирена. Ее вой, казалось, заполнил все палатку, подсвеченную только что взошедшим солнцем, весь легкий парусиновый городок, лес, обрызганный росяной свежестью, аэродром в легкой голубоватой дымке.

- Здорово соседей будоражат! - крикнул Савченков.- Скоро и нас будут по тревоге поднимать на полеты. - Он перевернулся на другой бок, сладко зевнул и спрятал голову под подушку, чтобы не слышать яростного рева сирены.

Кто-то рывком распахнул брезентовый клапан нашей палатки, и в ту же секунду я увидел голову начальника штаба.

- А вы какого черта ждете?! - зло выругался он. - Тревога вас не касается, что ли?!

Я сдернул одеяло с Николая. Через минуту все, кто был в палатках и во всем лесном лагере, - летчики, техники, механики, придерживая противогазные сумки, бежали на аэродром.

Нестройный топот сапог рассыпался горохом в потревоженной гулкой рани. Со стороны БАО (батальон аэродромного обслуживания) тоже бежали красноармейцы и командиры. Из полевого автопарка доносилось чиханье и гудение автомашин, грузовых и специальных - стартеров, бензо- и маслозаправщиков.

На стоянке летчики помогали техникам и механикам снимать чехлы с самолетов, оружейники открывали люки, капоты, заряжали пулеметы, электрики и прибористы контролировали оборудование в кабинах.

Когда самолеты были приведены в боевую готовность, нас построили недалеко от стоянки. Пришли капитан Банщиков с незнакомым майором.

- Война, товарищи...- сказал майор. - Фашистская Германия напала на нашу Родину. Сегодня ночью гитлеровцы бомбили...

Он перечислял города, подвергшиеся бомбардировке, говорил о священной ненависти к врагу, о том, что мы обязательно разобьем фашистов на их собственной территории. Но мы уже больше ничего не воспринимали. Страшная весть потрясла всех.

Банщиков приказал разойтись по самолетам. Дежурные летчики сели в кабины.

В ожидании боевого приказа я думал о том, что сегодня должны были приехать Анна и ее сестра, но теперь, вероятно, не приедут, что мы не доучились на командиров звеньев, не успев отработать упражнения по стрельбе, не освоили полеты в ночных условиях, что сейчас не мешало бы получить те самые истребители, которые находятся на заводских конвейерах...

В тот день мы так и не получили никакого приказа. Поочередно дежурили в кабинах самолетов, а в промежутках между сменами лопатили землю - отрывали щели позади стоянки машин. К полудню из города вернулись все, кто был в увольнении, и тоже приступили к земляным работам. Прибывшие ничего нового сказать не могли.

На следующее утро курсы командиров звеньев расформировали и летчиков распределили по боевым полкам. Вместе со своим вчерашним инструктором Николаем Котловым я готовился к перелету на аэродром, откуда прибыл сюда. Минут за пятнадцать до вылета ко мне подбежала встревоженная Аня. Все-таки приехала!

- Коля... Опять война? - только и могла выговорить она.

Но разговаривать нам было некогда: подъехал капитан Банщиков и сказал, что пора улетать. Я пообещал жене заглянуть вечером домой, просил ее не волноваться самой, не расстраивать родителей и сына.

- Я еду в город, садитесь, подвезу, - предложил капитан.

Анна уехала, а через несколько минут взлетели мы с Котловым. Кажется, это был один из последних полетов в мирном ленинградском небе. Я особенно остро воспринимал красоту родного города, который вскоре тоже стал солдатом и потом долго, очень долго стоял в дыму и огне, холодный и голодный, но все-таки не упал на колени, выстоял, одолел лихолетье.

Вечером мне разрешили съездить на побывку к семье. И этот вечер тоже был одним из последних вечеров в еще мирном, но уже встревоженном войной городе. "Вчера" и "завтра" были разделены резкой гранью, нарушившей все планы, расчеты, мечты, поломавшей привычный уклад жизни.

По возвращении из города я узнал, что вместе с другими летчиками меня назначили в 191-й истребительный авиационный полк, во главе которого были майор А. Ф. Радченко и батальонный комиссар А. Л. Резницкий. Полк стоял северо-западнее Ленинграда. Знакомое для меня летное поле: здесь базировалась часть, в которой я служил во время финской войны.

В полку было три эскадрильи и около шестидесяти летчиков. Более половины из них - выпускники Качинского училища. Капитана Банщикова назначили командиром эскадрильи, а Николая Котлова - командиром звена. Познакомился я и с новыми ребятами - Павлом Шевелевым, Василием Добровольским, Александром Савченко и другими.

Жили мы в военном городке, в деревянных двухэтажных и одноэтажных домах. Скоро в гарнизон из Ленинграда переселились и наши семьи. Анна была рада двухкомнатной квартире на втором этаже.

- Одна комната моя,- по-хозяйски распорядился сын, - а другая ваша. Дедушка и бабушка теперь будут жить отдельно. Ну и пусть, здесь лучше: самолеты рядом. Папа, ты покатаешь меня на "ястребке"? Тогда я всем ребятам расскажу, что летал вместе с тобой. А то какой же я сын летчика, если самолета близко не видел, правда? А потом, когда ты меня научишь, мы будем вместе воевать против фашистов. - И Женька погрозил своим маленьким кулачком.

Слушая "воина", я прикреплял на стенке черную тарелку репродуктора и старался скрыть свое смущение. Милый лопотун, он и не знал, как тяжело, горько было от того, что ему, шестилетнему ребенку, война отравляет детство, внушает понятия, о которых лучше было бы никогда не иметь представления...

В репродукторе что-то захрипело, заклокотало, словно перед тем, как заговорить, кто-то откашливался, потом послышался голос диктора, объявивший, что сейчас будет исполнена новая песня композитора А. В. Александрова на слова В. И. Лебедева-Кумача. Закончив два военных училища, я знал много патриотических песен, но такой, как "Священная война",- суровой, волнующей, набатной - никогда не слышал.