Анна Цомакион - Джузеппе Гарибальди. Его жизнь и роль в объединении Италии Страница 4

Наряду с этими чертами характера уже в раннюю пору жизни у Гарибальди стала обнаруживаться необыкновенная любовь к морю. Влечение это крепло с годами и обратилось наконец в настоящую страсть. Родившийся у моря, всегда имевший его перед глазами, ребенок сроднился со стихией. Чудные картины, развертывавшиеся перед ним, всегда новые и чарующие в своем бесконечном разнообразии, внесли в его душу зачатки поэзии. Море поражало его слух так же, как и зрение; оно раскрывало перед ним целый мир восхищавших его звуков. Он ловил эти звуки, то баюкающие и ласкающие, подобные певучему andante, то могучие и торжественные, то грозные, то стонущие, то рыдающие, и в душе его крепли и натягивались добрые, симпатичные струны, в уме слагались понятия о величии, свободе и силе, воображению рисовались неясные, но уже манящие перспективы будущих подвигов. Так же как и близкие люди, море внесло свою лепту в воспитание ребенка, и он не мог не любить его как необходимый аксессуар своей детской обстановки, как нечто родное, почти одушевленное. Он чувствовал, что родился моряком, что там, в этом широком просторе, среди шумящих волн найдут себе приложение рвущиеся наружу стихийные силы его души.

Долго противился этому влечению отец, мечтавший о более спокойной карьере для сына; он думал сделать из него священника, адвоката или доктора. Но с настойчивостью, свойственною прирожденному призванию, ребенок победил отца и отправился наконец в море. Первую свою поездку он совершил в Одессу на бригантине “Констанца”. Это первое морское путешествие еще более укрепило в мальчике убеждение, что он создан моряком. Отец не мог уже противиться его желанию и покорился. Но во второй поездке, в Рим, он решился сам сопровождать сына, так как путешествие Джузеппе в Одессу послужило для него источником нескончаемой тревоги. С восторгом пустился мальчик в это второе плавание: он должен был увидеть Рим, который, по его словам, не мог быть для него ничем иным, как “столицей мира”.

Некоторое время Гарибальди вместе с отцом занимался каботажным плаванием, а затем предпринял ряд путешествий в Левант. В этих путешествиях ему пришлось впервые лицом к лицу познакомиться с опасностью. Не раз нападали на судно морские разбойники. Гарибальди рассказывает, что в одну и ту же поездку они два раза были атакованы пиратами и совершенно ограблены; когда же в третий раз на них напали другие пираты и для них не нашлось уже ничего на корабле, то это привело разбойников в неописуемую ярость.

Однажды, прибыв в Константинополь, Гарибальди сильно заболел; при отсутствии у него денежных средств болезнь грозила ему большими неприятностями. Но Гарибальди всегда имел счастье находить людей, готовых ему помочь. В нем приняла участие одна дама, уроженка Ниццы, по имени Луиза Савего. Она заботливо ухаживала за ним в течение всей болезни и снабжала его всем необходимым. Так как это происходило во время войны между Турцией и Россией, то Гарибальди не мог тотчас же выехать из Константинополя и занял место наставника при трех маленьких мальчиках в семействе вдовы Титани, итальянки. Проведя несколько месяцев в этой семье, он впервые поступил капитаном на бригантину “Св. Богородица” и на ней отплыл из Константинополя.

В течение некоторого времени еще продолжались морские плавания Гарибальди, во время которых он не переставал обогащать себя знаниями и пополнять пробелы своего образования. При этом постоянно и неотвязно приковывала к себе его внимание мысль о возрождении Италии.

“Всегда проникнутый высоким чувством патриотизма, – говорит он, – я во всех обстоятельствах моей жизни не переставал спрашивать то людей, то книги, открывавшие мне свои таинства, то, наконец, сами события, о воскрешении Италии; до двадцати четырех лет эти поиски мои оставались тщетными, и я бесполезно утомлял себя такими вопросами”.

Наконец представился случай разрешить эти мучительные вопросы. Как-то, прибыв в Таганрог, Гарибальди зашел в один из скромных трактиров, где обыкновенно собирались моряки за стаканом вина. Тут застал он нескольких итальянцев; между ними оказался член “Молодой Италии”, общества, незадолго перед тем основанного Мадзини. Гарибальди услышал горячую речь молодого патриота, говорившего о страданиях родины. С пылом, свойственным молодости, член “Молодой Италии” защищал мысль, что возмущение представляет единственный путь к спасению страны. Для Гарибальди эта речь была своего рода откровением.

“Для нашей несчастной страны оставался еще луч надежды, – говорит он в своих мемуарах, описывая, под каким впечатлением он оставил маленький трактир в Таганроге. – Христофор Колумб – я объявляю это публично – не был счастливее, когда, заблудившись в Атлантическом океане, не зная, куда направить путь, осыпаемый угрозами своих спутников, у которых он просил еще три дня иметь терпение, услышал в конце третьих суток столь радостное для него восклицание: “Земля!” – Он не был, говорю я, счастливее меня, когда я услышал крик “отечество!”. Следовательно, были люди, которые думали об освобождении Италии!”.

Гарибальди тогда поклялся умереть за отечество.

В том же году партия сен-симонистов, изгнанных из Парижа, отправлялась на восток на корабле, которым командовал Гарибальди; между ними был известный Эмиль Барро, предводитель маленькой колонии ссыльных. Гарибальди подошел к Барро, заявил о своей национальности, и тотчас же между ними завязалась откровенная беседа, в которой сен-симонисгы посвятили молодого итальянца в свои широкие идеи братства, равенства всех людей, в свои мечты об уничтожении бедности и страдания на земле, в свой культ женщины и так далее. Юноша был пленен. Внезапно кругозор его расширился; родина, нация отступили назад перед всеобъемлющей идеей человечества.

“Я возвращался полный энергии, полный новых идей, – говорит он, – жадный до новых событий, и спрашивая самого себя – не было ли в этом непреодолимом призвании, которое я чувствовал в себе, быть отважным мореходом, еще новых, не замеченных мною горизонтов? И я видел уже эти горизонты сквозь неясный и отдаленный туман будущности”.

После этого перелома в своей жизни Гарибальди не мог уже заниматься торговлей; он горел желанием сделать что-нибудь для Италии и с этою целью отправился в Марсель, где жил в то время Мадзини. Туманные грезы, навеянные уроками Арены, начинали принимать определенные очертания.

По приезде в Марсель в 1831 году Гарибальди познакомился с Мадзини. Сын доктора, человека выдающегося по образованию и нравственным качествам, Джузеппе Мадзини вырос в среде, где, так сказать, с молоком матери всосал в себя идеи о независимости Италии. Окончив университетское образование, он выбрал для распространения своих идей литературное поприще как, по его мнению, единственно пригодное для этой цели. Выступая в литературе в переходную эпоху борьбы классицизма с романтизмом, он прежде всего постарался выяснить себе обязанности итальянского писателя и следующим образом определил их: