Виктор Елманов - Я помню тот Ванинский порт… Страница 4

Зима. Толстые корабельные цепи припорошены снегом. На бок накренившийся катер.

Вдоль высокого ржавого борта баржи идет автор фильма.

Тусклое зимнее солнце светит сквозь поручни речного парохода.

Труба корабля с сохранившимся на ней рисунком серпа и молота.

Панорама зимней стоянки судов.

Автор фильма подходит к пароходу, поднимается на него, смотрит на суда, вмерзшие в лед.

P. S. Толчком для работы над сценарием, а затем и фильмом послужили воспоминания из семейного архива бывшего артиста Костромской государственной филармонии Игоря Иванова. А речь в воспоминаниях шла, ни много ни мало, а о таком поэте, как Борис Корнилов.

Светло-зеленый, выгоревший местами конверт с грифом журнала «Дружбы народов», лаконичный ответ Л. Аннинского, в котором уверенность, что эти воспоминания «рано или поздно… станут достоянием людей», пожелтевшая рукопись – на всем этом печать не одного десятка лет. Нет в живых автора воспоминаний Николая Александровича Иванова, многое за эти годы произошло. И у меня до сих пор вопрос: кто был этот человек, выдававший себя за Бориса Корнилова?..

5 ноября 1976 года по радио прозвучала передача «История одного стихотворения». Речь шла о стихотворении Бориса Корнилова «Песня о встречном». Автор передачи указывал, будто бы это стихотворение написано специально к фильму «Встречный». Но вот что рассказывал мне сам Борис Корнилов: «Мы отдыхали в Сочи и находились в одной комнате вдвоем с Дмитрием Дмитриевичем Шостаковичем. Однажды утром, накинув полотенце на плечи, мы направились к морю. Я воодушевленно говорил: «Нас утро встречает прохладой». Шостакович поднял на меня глаза и сказал: «Дальше». Я произнес как бы следующую строку: «Нас ветром встречает река». Дмитрий Дмитриевич взял меня за руку, повернул обратно и сказал: «Пошли». В комнате он сразу же сел за пианино и стал подбирать мелодию. Я быстро написал следующие две строки:

Кудрявая, что ж ты не радаВеселому пенью гудка?

Дальше пошло дело медленнее. Я много писал, зачеркивал, снова писал, перечеркивал, писал и писал. К вечеру получился текст, который вошел в песню. После, когда Шостаковичу предложили написать музыку к фильму «Встречный», он, с общего согласия и одобрения, включил «Песню о встречном».

Такова история этого стихотворения. Передо мной книжка: Борис Корнилов, М. Г., 1968 г. Автор Пл. Карпенко пишет: «Почти тридцать лет назад трагически оборвалась жизнь замечательного русского поэта Бориса Корнилова». Что же выходит: 1968 минус 30 – это что-то 1938-1939 гг.? Со всей ответственностью заявляю: Борис Корнилов умер у меня на руках в Магадане в октябре 1949 года.

Встретились мы с Борисом в первых числах сентября 1949 года на пересыльном пункте в порту Ванино. Громадные корпуса Ц. Р. М., где мне много раз приходилось бывать с заказами и за материалами в бытность работы моей мастером паровозного депо, сейчас были превращены в лагерь. Повсюду трехъярусные нары в бытовых помещениях. Ожидался этап на Колыму «особо опасных преступников», говорили, должно набраться семь тысяч пятьсот человек. Встрече мы оба с Корниловым были рады до бесконечности. Около двух месяцев провели в разговорах, в чтении стихов, и в воспоминаниях. Борис был прекрасным рассказчиком и чтецом. Погода стояла удивительно сухая и теплая.

Итак, опишу вкратце, с его слов, его жизненные перепутья и страдания. В 1938 году его арестовали, и он ждал казни, которые проходили в те годы над тысячами ни в чем не повинных людей. Но не постигла Бориса Корнилова участь Владимира Кириллова, Михаила Герасимова, Павла Васильева и многих других.

С первых дней Великой Отечественной войны Корнилов был беспрерывно в тяжелых боях и кровопролитных сражениях. Под Смоленском попал в плен. Содержался в концлагере в числе многих других воинов Красной Армии и граждан Советского Союза. В лагерь часто заходили эсэсовцы, изменники Родины. Предлагали переходить на службу к Германии, обещая всякие блага. В городе Смоленске прихвостнями и всякой сволочью издавалась на русском языке политико-литературная газета. И вот издатели, узнав, что в лагере содержится известный советский поэт Корнилов, устремились завладеть им. Что они только ни предлагали за сотрудничество в газете. И полную свободу, и материальное обеспечение, и поэтический рост. Корнилов категорически отказался от всякого сотрудничества, отказался дать и стихи. Тогда без его разрешения в газете было напечатано несколько старых стихотворений под фамилией Борис Корнилов.

Много пришлось поскитаться и пострадать, и поголодовать Корнилову в разных лагерях. В 1944 году он был освобожден из лагеря победоносно наступающей Советской Армией. Наконец-то вот она, дорогая, родная, долгожданная свобода. Но произошло самое страшное, что можно было ожидать. За участие в антисоветской печати, за печатание стихов в смоленской газете Борис Корнилов приговаривается к двадцати годам лагерей строгого режима. И опять долгие годы лагерей, но уже не фашистских, а советских. И вот сентябрь 1949 года. Пересылка Ванино. В личном деле «пятерка» (береговой лагерь строгого режима в Магаданской области). Так вот мы и встретились с Борисом Петровичем.

У Корнилова из вещей был только небольшой узелок с хорошо сшитыми книжками стихов Твардовского, Исаковского, Суркова и других авторов. У меня же был большой чемодан, набитый сборниками стихов (в том числе поэма Ольги Берггольц), рукописями, бумагами и даже продуктами. Корнилов с жаром набросился на чтение сборников и моих стихов. Многие мои стихи раскритиковал, некоторые похвалил. Особенно понравилась ему моя поэма «Лукерьина сопка». Своих стихов он не читал, но с наслаждением читал стихи других поэтов, которых знал бесчисленное множество. Больше всего читал Твардовского. Все его поэмы знал наизусть.«Василия Теркина» Борис читал с восхищением, главы «Гармонь» и «Два солдата» читал с упоением. Много читал Корнилов стихов своего друга Ярослава Смелякова. Особенно часто на распев повторял: «Любка, Любка, шелковая юбка. Любка, Любка, Любка Гудерман». В печати этого стихотворения у Смелякова я не находил и не знаю, было ли оно когда-нибудь напечатано. О своей жизни в Москве, особенно в последние годы, Корнилов рассказывал с увлечением. Общение с такими людьми, как Алексей Сурков, Александр Твардовский, Алексей Толстой, Михаил Пришвин, супруга покойного Анатолия Васильевича Луначарского и, наконец, его задушевный друг Ярослав Смеляков, облагораживало его как человека, вооружало знаниями, вдохновляло на новое творчество.