Варлен Стронгин - Александр Керенский. Демократ во главе России Страница 4

Одно из радостных воспоминаний детства – выздоровление, полное, после чего Саша вновь стал жизнерадостным мальчишкой. Но перенесенная болезнь, испытание мучительной болью, пережитое впечатлительным ребенком, в чем-то меняют его сознание. Он это чувствует сам: «В глубине души я стал ощущать, что все, что окружало и окружает меня, все, что происходило со мною, изначально связано с Россией: красота Волги, вечерний звон, архиерей, торжественно восседающий в карете, запряженной четверкой, лошади, каторжники в кандалах, хорошенькие маленькие девочки, с которыми я ходил в танцкласс, оборванные, босоногие мальчишки, с которыми играл летом, мои родители, детская, няня, герои русского эпоса, Петр Великий… Я стремился понять сущность того, что раньше считал очевидным. Однажды майским днем освободившаяся от ледяного плена Волга казалась безбрежной. Покоренный открывшейся красотой, я испытал ощущение ликующего восторга, которое почти достигло состояния духовного преображения. И вдруг, поддавшись безотчетному чувству страха, я опрометью бросился бежать. Этот момент стал решающим в выборе духовного пути, которому я следовал потом всю оставшуюся жизнь».

Это – самое загадочное изречение Керенского. Наверное, чтобы в точности осмыслить эти слова, надо быть самим Александром Федоровичем. На первый взгляд его изречение противоречит истине. Почему «ликующий восторг» должен привести к «духовному преображению», которого надо бояться? Вероятно, по мнению Керенского, «ликующий восторг» – явление столь редкое, что не отражает повседневную жизнь, и на волне этого «восторга» можно расслабиться, потерять те духовные качества, которые движут человеком в созидании более лучшей и новой жизни, можно лишиться своей нынешней сути, самого себя, своей мечты. Можно превратиться из романтика и борца в человека, живущего прочувствованным им на какие-то мгновения «ликующим восторгом» и остановиться в развитии, проще – не пройти «медные трубы», а жить воспоминаниями об их прекрасных и услаждающих звуках. «Ликующий восторг» еще не раз будет посещать нашего героя, и, спасаясь от него, он будет бежать, поддаваясь безотчетному и спасительному страху.

Вообще-то люди не страшили Сашу Керенского – даже самый отпетый в городе пьяница, который в состоянии подпития набычивал шею и грозился оторвать голову всякому, и в первую очередь «антиллигентам, от коих идет в умах зараза». Но был в городе юноша Владимир Ульянов, окончивший гимназию ранее Саши, юноша с кудряшками на голове, с узенькими глазами, в которых Саша сумел разглядеть холодность и расчетливость. Он убеждал себя, что Володя все-таки не такой опасный, как он его себе представляет, а причиной такого мнения о бывшем гимназисте был его родной брат Александр, покушавшийся на жизнь императора Александра III и за это казненный. Саша вспоминал убийцу – сына директора Симбирского департамента народных училищ. Ничем особенным он не отличался и оставил след в сознании «как зловещая угроза». В городе разговоры о нем велись не раз, и при этом в мыслях Саши возникала мчащаяся по городу «таинственная карета с опущенными зелеными шторками, которая по мановению руки могущественного главы жандармского управления увозит людей в неизвестном направлении».

Темноволосый, узколицый, с выпяченной верхней губой, грубоватый, но без злобы на лице, Александр Ульянов не представлялся горожанам Симбирска убийцей, тем более царя. Узнав о его казни, брат Володя сказал, что он пойдет другим путем. То ли на самом деле он произнес эти слова, чтобы отмежеваться от брата, то ли позднее их приписала ему большевистская печать – историей точно не установлено. Но в обоих случаях они звучат неопределенно, а значит – опасно. Неясен путь, по которому собирался пойти юный Владимир Ульянов. А когда выяснится, то окажется неслыханно кровав, и противостоять ему будет нелегко, даже его истинно демократичному земляку, поднаторевшему в юридической науке и установившему в стране, казалось бы, нерушимые законы.

Саша читает программу организованной осенью 1879 года новой партии – «Народная воля». Ближайшая ее задача «снять с народа подавляющий его гнет современного государства, провести политический переворот с целью передачи власти народу». Основное средство для достижения этой цели – террор. Убийство царя – вот путь к захвату власти. Под руководством народовольцев Желябова и Перовской после нескольких покушений удается 1 марта 1881 года уничтожить царя Александра II. Непосредственными исполнителями были Рысаков и Гриневицкий, от бомбы которого царь и погиб.

Народ не поддержал убийц. «Народная воля» терпит ряд жесточайших поражений. Казнены Желябов, Перовская, Рысаков, Кибальчич и рабочий Тимофей Михайлов. Попытки к возрождению террора не имеют успеха. В 1887 году группа петербургских студентов организует покушение на царя Александра III. Попытка неудачна. Метальщиков бомб хватают на улице 1 марта 1887 года и пятерых казнят: Александра Ульянова, Осипанова, Андреюшкина, Генералова, Швырева. Саша Керенский отмечает, что даже внешне эти убийцы резко отличаются от предыдущих народовольцев, чьи лица были более интеллигентны, в чьих глазах проглядывал ум. У нынешних они проще – суровы, злобны и туповаты. Убийцы именовали себя «террористической фракцией» партии «Народная воля». Их программа показывала, что они знакомы с учением Маркса и Энгельса, многое из него попытались воплотить в жизнь. Обосновывая неизбежность в будущем социалистического строя, программа говорит, что осуществление социалистического идеала «возможно только как результат изменения количественного или качественного увеличения силы в рабочем классе… Рабочие – естественные носители социалистических идей… они будут иметь решающее значение при экономической и политической борьбе…». В программе явно марксистский уклон. Но «Народная воля» постепенно уходит со сцены. В России к концу восьмидесятых появляются первые марксистские кружки, и один из них, в Самаре, возглавляют А. П. Скляренко и В. И. Ульянов-Ленин.

Гимназист Саша Керенский интуитивно чувствует, что Володя Ульянов враждебно настроен к нему. При встрече отводит глаза в сторону. Владимир замкнут, нелюдим, необщителен.

– Папа, почему ты приписываешь Владимиру Ульянову те качества, которых у него нет? – спрашивает Саша у отца.

– Ты читал мою аттестацию? – удивляется Федор Михайлович.

– Читал, – простодушно отвечает сын. – «Весьма талантливый, постоянно усердный, аккуратный, Ульянов во всех классах был первым учеником и при окончании курса награжден золотой медалью, как самый достойнейший по успехам, развитию и поведению… За обучением и нравственным развитием Ульянова всегда наблюдали его родители, а с 1886 года, после смерти отца, одна мать, сосредоточившая все заботы и попечения свои на воспитании детей». Пусть так, папа. Но дальше ты пишешь, что в основе воспитания Ульянова всегда лежала религия… Сомневаюсь. Имею для этого основания…