С. Кошечкин - Весенней гулкой ранью... Страница 4

которые, казалось бы, все объясняют. "Вначале он, - говорит Сардановский о

Есенине, - хотел было писать под псевдонимом "Аристон" (так назывался

начинавший получать распространение в то время музыкальный ящик)".

Действительно, такого рода "механизм" тогда существовал. В рассказе И.

Бунина "Я все молчу", опубликованном в 1913 году, описывается, как на

свадебном пиру в господском доме "захлебывался охрипший аристон то

"Лезгинкой", то "Вьюшками"...". Один из персонажей того же рассказа с

дочерьми станового танцевал "под аристон".

Конечно, молодой поэт волен избрать своим псевдонимом слово с самым

неожиданным значением, и тем не менее этот выбор не может не иметь под собой

хоть какую-то, пусть самую зыбкую, основу.

Название механического заводного музыкального ящика... Чем оно

привлекло Есенина? Своей звучностью? Необычностью? Или было увидено что-то

схожее в понятиях: поэт, певец - музыкальный инструмент, музыкальный ящик?

Сколько-нибудь определенное сказать тут, пожалуй, невозможно.

Правомерен и такой вопрос: не ошибся ли Сардановский, связывая

псевдоним Есенина "Аристон" с названием музыкального ящика? Почему, скажем, не предположить, что это слово поэт взял из "Истории" Геродота - в ней

упоминаются два военачальника, носящие имя Аристон? Кстати, один из них, по

описанию историка, был почитаем народом за храбрость...

И все-таки, мне думается, ни название музыкального ящика, ни имя

военачальников давних времен прямого отношения к есенинскому псевдониму не

имеют. Слово "Аристон" молодой поэт заимствовал из иного источника -

поэтического.

Есть у Гавриила Романовича Державина стихотворение "К лире". Оно

начинается так:

Звонкоприятная лира!

В древни златые дни мира

Сладкою силой твоей

Ты и богов и царей,

Ты и народы пленяла.

Глас тихоструйный твой, звоны,

Сердце прельщающи тоны,

С дебрей, вертепов, степей

Птиц созывали, зверей,

Холмы и дубы склоняли.

В следующих строфах - речь о некоторых пороках, свойственных, по мнению

Державина, его современникам:

Ныне железные ль веки?

Тверже ль кремней человеки?

Сами не знаясь с тобой,

Свет не пленяют игрой,

Чужды красот доброгласья.

Доблестью чужды пленяться,

К злату, к сребру лишь стремятся,

Помнят себя лишь одних;

Слезы не трогают их.

Вопли сердец не доходят.

"К злату, к сребру лишь стремятся..." Эта мысль Державина близка

раздумьям молодого Есенина. "Да, друг, - обращается он из Москвы к Грише

Панфилову, - идеализм здесь отжил свой век, и с кем ни поговори, услышишь

одно и то же: "Деньги - главное дело", а если будешь возражать, то тебе

говорят: "Молод, зелен, поживешь - изменишься". В другом письме тому же

адресату замечает: "Люди здесь большей частью волки из корысти. За грош они

рады продать родного брата" (оба письма относятся к концу 1913 года).

"Помнят себя лишь одних..." В письме Есенина Марии Бальзамовой читаем:

"Люди все - эгоисты. Все и каждый только любит себя и желает, чтобы всё

перед ним преклонялось... Человек любит не другого, а себя, и желает от него

исчерпать все наслаждения. Для него безразлично, кто бы он ни был, - лишь бы

ему было хорошо" (начало 1913 года).

"Слезы не трогают их, вопли сердец не доходят". Как бы своеобразный

отзвук этих строк Державина находим в есенинских письмах и стихах 1912-1913

годов. "Все погрузились в себя, - сообщает Есенин другу, - и если бы снова

явился Христос, то он и снова погиб бы, не разбудив эти заснувшие души".

Юный поэт возмущен нелепостью жизни, порождающей черствость и равнодушие.

"Человек! - восклицает он. - Подумай, что твоя жизнь, когда на пути зловещие

раны. Богач, погляди вокруг тебя. Стоны и плач заглушают твою радость".

Те же мотивы слышатся и в строках: "Не поможет никто ни страданьям, ни

горю" ("Моя жизнь"), "Нет утешенья ни в ком... Голову негде склонить..."

("Грустно... Душевные муки..."). А стихотворение "Брату Человеку" из

рукописного сборника "Больные думы" целиком обращено к тому, до кого, говоря

словами Державина, "вопли сердец не доходят":

Или нет в тебе жалости нежной

Ко страдальцу сохи с бороной?

Видишь гибель ты сам неизбежной,

А проходишь его стороной.

Молодого поэта гнетут несправедливость, деспотизм, "пороки развратных

людей мира сего". Он потерял веру в человека. "Кто виноват в этом?" -

спрашивает Есенин. И отвечает: "Конечно, те, которые, подло надевая маску, затрагивали грязными лапами нежные струны моей души" (письмо к М.

Бальзамовой, начало 1914 года).

Нет, он не хочет "расточать им священные перлы... нежной души". Его

взор обращен к борцам за правду, за справедливость. Об этом стихотворение

"Поэт":

Тот поэт, врагов кто губит,

Чья родная правда мать,

Кто людей, как братьев, любит

И готов за них страдать.

Он все сделает свободно,

Что другие не могли.

Он поэт, поэт народный,

Он поэт родной земли!

Обращаясь к Грише Панфилову, Есенин пишет: "Благослови меня, мой друг,

на благородный труд. Хочу писать "Пророка", в котором буду клеймить позором

слепую, увязшую в пороках толпу. . Отныне даю тебе клятву, буду следовать

своему "Поэту". Пусть меня ждут унижения, презрения и ссылки. Я буду тверд, как будет мой пророк, выпивающий бокал, полный яда, за святую правду с

сознанием благородного подвига".

Теперь настала пора привести следующую, пятую по счету, строфу из

стихотворения Державина "К лире":

Души все льда холоднея.

В ком же я вижу Орфея?

Кто Аристон сей младой?

Нежен лицом и душой,

Нравов благих преисполнен?

Вот откуда есенинский псевдоним! Он, начинающий поэт Есенин, во многом

похож на юношу из державинского стихотворения. Как и Аристон, он молод,

"нежен лицом и душой, нравов благих преисполнен".

Заключительная строка стихотворения:

Кто сей любитель согласья?

Скрытый зиждитель ли счастья?

Скромный смиритель ли злых?

Дней гражданин золотых,

Истый любимец Астреи! -

закрепляет сходство двух молодых людей разных эпох.

Таков наиболее вероятный источник псевдонима Есенина "Аристон", которым