Мария Беллончи - Лукреция Борджиа. Эпоха и жизнь блестящей обольстительницы Страница 4

Родриго предпринял различные попытки, чтобы доказать, что слухи, ставшие причиной этих упреков, по большей части основывались на сплетнях. Конечно, это было нелепо, поскольку дело оказалось общеизвестным, и огорченный понтифик констатировал: «Здесь, в Бигни, среди множества людей духовного звания и мирян, ты стал уже притчей во языцех…»

В подтверждение справедливости этих упреков Люцио опубликовал письмо посла в Мантуе Гонзага, написанное в июле 1460 года, в котором подробно рассказывалось о случае, связанном с крестинами. Вот что говорилось в письме: «Мне ничего не остается, как описать Вашей Светлости крестины живущего здесь мужчины, которые отправлялись сегодня… организаторами которых являлись монсеньер Рохан и вице-канцлер [Родриго Борджиа]. Они были приглашены в сад крестным отцом, куда привели крестницу. Там был весь цвет общества, но никто не входил в сад, оберегая священнослужителей… Остроумный Синесе, который не смог пройти в сад, заявил: «Мой бог, если бы все дети, рожденные за год, вступали в мир в отцовской одежде, они все бы оказались священниками и кардиналами».

Во всем великолепии своих тридцати лет Родриго Борджиа притягивал женщин, как, цитируя летописца Гаспара де Верона, «магнит притягивает железо». Письмо Пия II задевало за живое, и можно представить, насколько это было неприятно. Родриго поспешил ответить, приведя искусные оправдания, но все-таки не смог обмануть понтифика; ему удалось только несколько смягчить папу. Пий II более всего хотел снять со своего вице-канцлера все обвинения, и в ответном письме можно увидеть желание простить кардинала одновременно с выражением недовольства всем происшедшим. «То, что ты сделал, – писал понтифик, – не может считаться безупречным, хотя, возможно, заслуживает гораздо меньше порицания, чем мне давали понять». В дальнейшем кардиналу пришлось быть более осмотрительным; что же касалось папы, то он простил Родриго и заверил его, что до тех пор, пока тот будет вести себя достойно, он, папа, будет ему отцом и покровителем.

Однако мы понимаем, что у Пия, осознающего, что он бессилен что-либо изменить, имелись дурные предчувствия в отношении будущего. Родриго устроил сцену покаяния, покинув Сиену, якобы для того, чтобы уединиться в Корсигнано и исполнить епитимью. Но не склонный обуздывать свою бьющую через край энергию, он дал себе полную волю, устраивая охоты с безумными погонями по лесам и холмам Тосканы и Апеннинам, для которых его друг маркиз Мантуи присылал специально обученных ястребов, соколов и гончих. В благодарность кардинал признался Гонзага, что не смог бы «жить в праздности и без удовольствий» и «выносить скуку в этой суровой, дикой местности». Теперь вам ясно, что имел в виду Родриго, говоря о раскаянии?

В возрасте всего лишь шестидесяти лет Родриго взошел на Святейший престол; для здорового мужчины – это вершина зрелости. Несмотря на массу полученных благодаря счастливой судьбе привилегий, я, тем не менее, полагаю, что не следует приписывать Александру VI качества истинного политического гения. Он был наделен острым умом, великолепно сложен и обладал невероятной притягательной силой. К этому следует добавить его умение разбираться в делах государственных, искусное мастерство в решении церковных и юридических проблем, сообразительность и хорошо развитое политическое чутье. Он никогда не обучался ораторскому искусству, широко распространенному среди кардиналов той эпохи, но его латынь отличалась невероятной живостью, энергией и совершенством. Все, что он говорил, будь то на латыни, итальянском или испанском, отличалось естественной грацией. Огромное разнообразие акцентов, неожиданные каденции и невероятный пафос; с помощью этих средств ему удавалось навязывать собственные взгляды, умудряясь заменять ими абсолютные истины. Он умышленно подчеркивал театральность внешнего вида и манеры поведения. Родриго был великолепным актером, импозантным и величественным, что подчеркивалось пурпуром и драгоценными камнями, удивительно подходящими его образу. Родриго был красив, но это вовсе не означало, что у него были правильные черты лица. Его привлекательность заключалась в выражении мужественности, одновременно ослепительном и высокомерном, сияющем на лице, внезапно вспыхивающем на чувственных губах, а совершенная форма его носа давала полное представление о его силе и восприимчивости. В шестьдесят лет он все еще откровенно любил женщин. Родриго был страстно привязан к детям; чем красивее и энергичнее они были, тем более видел он в них свое отражение и, внимательно наблюдая за их развитием, испытывал глубокое внутреннее удовлетворение. По словам его современников, «никогда еще не было такого чувственного епископа».

В 1488 году умер старший сын Родриго, Педро Луис, получивший герцогство Гандийское в Испании. Умерла и Иеронима, вышедшая замуж за отпрыска одного из знатных римских родов Чезарини. Еще одна дочь, Изабелла, жила в счастливом браке с римским аристократом Пьетро Матуцци. Нам неизвестны имена матерей этих троих детей. Особенно Родриго любил Чезаре, Хуана, Лукрецию и Джофре, рожденных Ванноццей Катанеи, женщиной, которую он дольше всех любил и всегда защищал. Несмотря на то что она, похоже, не оказывала непосредственного влияния на своего великого покровителя, Ванноцца любила и была любима, и ее дети росли подобно стройным тополям на берегу реки, заполненной отцовской любовью и заботой. Еще до достижения восемнадцатилетия Чезаре облачился в одеяние священника; вероятно, его отец уже тогда рассматривал сына как третьего папу в роду Борджиа. Хуану, унаследовавшему в шестнадцатилетнем возрасте Гандийское герцогство брата Педро Луиса, сулили военную карьеру. Двенадцатилетняя Лукреция находилась на попечении у одной из племянниц папы, Адрианы Мила Орсини, отвечавшей за образование девочки, а вот вопрос о будущем маленького Джофре, хотя ему уже было одиннадцать лет, пока еще не решен, но он уже имел титул и доходы каноника и архидьякона Валенсии.

Ванноцца, благодаря продолжительной привязанности и любви кардинала Борджиа жившая в счастье и благополучии, часто виделась с детьми. Ее жизнь была подчинена светским условностям, что требовало от нее держаться с достоинством. Она всегда жила в собственном доме и, за исключением коротких промежутков, была замужем сначала за церковным служителем Доменико д'Ариньяно, а затем с 1480 года за Джорджо делла Кроче, миланцем, которому она родила сына Оттавиано и с которым жила в величественном здании, втором по величине после кардинальского, на Пьяцца-ди-Мерло.

Фасад дома выходил на площадь. Светлый и солнечный, что являлось редкостью для узких улочек средневекового Рима, с множеством комнат, бассейном и с дорогим сердцу Ванноццы садом; она любила свежесть виноградных лоз. Здесь Ванноцца прожила несколько лет, но после смерти второго мужа и последовавшей вскоре смерти сына Оттавиано она опять выходит замуж и поселяется на площади Бранка в районе Аренула. Ее третий муж, Карло Канале, родом из Мантуи. Он отошел от дел и великолепно проводил время в узком кругу местных литературных знаменитостей, включая Анджело Полициано, который посвятил ему своего «Орфея». В числе прочих свадебных подарков Ванноцца получила в приданое тысячу золотых дукатов и должность в папском суде для мужа.