Морис Тринтиньян - Большой Приз Монте-Карло Страница 4

– Ты прав, тем более, что Феррари сделает тебя в воскресенье своим первым номером… ты только не возражай; я в этом разбираюсь и держу пари, что и ты хочешь, чтобы так оно и было. Теперь слушай, что я тебе скажу. Феррари выставляет на гонку четыре автомобиля; два старых и две новые модели. Между прочим, один журналист сказал мне, что несколько дней назад на очень извилистом кольце в Имоле проводились испытания, и оказалось, что старые автомобили там быстрее. Если это так, взвесим, какими пилотами располагает Феррари? Фариной, Гарри Шеллом, Таруффи и тобой. Фарине никогда не нравились извилистые трассы, Таруффи участвует в гонках недостаточно регулярно, чтобы справиться с этой трассой, Шелл хороший гонщик, но еще довольно молод. Кто же тогда остается? Ты!

Широн поистине своеобразный человек. Я оказался в замешательстве, поскольку он сказал мне приблизительно то же, что и Уголини во время обеда. А чтобы картина стала совершенно реальной, добавил:

– Разумеется, мне кажется, что у «Мерседес» никто не отнимет победу. Но если допустить, что «Мерседес» откажут, то есть еще «Лянча», а после них лучшим будешь ты. Но, поскольку ты принадлежишь к гонщикам, не ломающим машины, а трасса Монако не щадит автомобили, думаю, что ты мог бы легко финишировать в первой пятерке.

Казалось, что мгновение он размышлял, а потом добавил:

– Вот увидишь, ты займешь третье место… а с третьим местом Феррари останется доволен и тобой, и твоим автомобилем.

Широн легко юркнул в автомобиль и отправился к боксам «Лянча», а я пошел к боксам, отведенным автомобилям «Феррари».

Небольшая прогулка по гаражу

По пути в боксы я молился, чтобы там не было Уголини. Мне нужно было встретиться с Меацци, главным механиком «Скудерии». Я знал, что с ним я смогу поговорить откровенно. Уголини был милым и надежным человеком, но и немного «треплом», он мог ловко напустить туману, притупить острые углы. Мне же нужно было знать, что думают на заводе «Феррари» в Маранелло, каково настроение шефа и, главное, как выглядели машины во время испытательных заездов.

Мне повезло. Уголини как раз вышел. Меацци был внутри. Он был облачен в лазорево-синий комбинезон, обожжен солнцем, имел черные волосы и прекрасный профиль римлянина. Ему было пятьдесят, но дать ему можно было не более сорока. До войны он был механиком Нуволари, а после войны, когда Вимилль завоевывал победы для «Альфа Ромео», перешел к нему.

Увидев меня, Меацци притворился озабоченным и начал мне объяснять на своем шепелявом и ломаном французском:

– Ах, в Маранелло все неблагополучно. Коммендаторе ругается на чем свет стоит. Говорит, что хотя ты и хороший гонщик, как вино на продажу, но надо думать и об автомобилях. Я не дам тебя в обиду, так как старые автомобили ты знаешь по памяти. В действительности же, Коммендаторе бушевал потому, что старые автомобили на трассе выглядели лучше новых. И потом, он сердит на те задние оси. Привез их кучу, но о том, ставить ли их, будет решено во время тренировочных заездов. Ах, это сумасшедший дом! Ты, однако, не отступай и выбирай на гонку старый автомобиль. Я тебе советую.

Он благодарил Бога, что отговорил Коммендаторе Феррари от того, чтобы приехать посмотреть, как будут выступать его автомобили. Он восхищался им как величайшей в автогонках личностью, но, как и у всех исключительных личностей, у него был невозможный характер. Его вспышки гнева были общеизвестны, и я искренне сочувствовал тем, кто под его руководством работал в Модене или у него в конторе или на заводе в Маранелло в предместье Модены.

Мои встречи с Энцо Феррари всегда обходились без сцен, потому что – все, кто меня знает, вам это подтвердят – я настолько спокойный, вольный и, я бы сказал, равнодушный по отношению к его вспышкам гнева, что мое спокойствие, в конце концов, всегда переходило и к нему. А сейчас это спокойствие было мне очень необходимо – особенно после того, что рассказал Меацци.

В конце концов Меацци был таким же спокойным, как и я, поскольку за долгие годы уже привык к гонкам и их постоянно напряженной атмосфере, в которой приходилось работать. Он протягивал руки к небу, жаловался, но, в действительности, всегда был спокойным. Меацци был мастером своего дела, и мне льстило, что я был его любимцем…

Я ушел из гаража, чтобы поужинать и лечь спать пораньше. Нынешний день меня утомил. И потом, перед первыми тренировочными заездами еще нет тем для дискуссий. Завтра утром посмотрим…

Самые медленные!

Меня разбудило ворчание моторов, отель стоял в нескольких шагах от боксов.

Через четверть часа должны были начаться тренировочные заезды.

В то утро была чудесная прохладная погода. У боксов[3], выделенных для автомобилей «Феррари», я встретил Уголини и предупредил его, что днем, когда будет проводиться гонка, будет жарче, и моторы, несомненно, будут перегреваться сильнее.

У Уголини было не очень хорошее настроение. Он довольно строго ответил мне, что все будут в одинаковом положении, а поскольку гонка будет проводиться в центре города, скорее всего, движение транспорта перекроют.

Обычно первая тренировка служила лишь для того, чтобы гонщики смогли ознакомиться с трассой, не особенно заботясь о том, чтобы показать максимальную скорость. Однако организаторы ГП Монако придумали своеобразный способ, как «раздразнить» гонщиков и одновременно обеспечить изрядный барыш, уже начиная с тренировочных заездов. Они решили, что три места в первом ряду на старте за Большой Приз достанутся гонщикам, которые покажут лучшее время в первый день.

Сам я эту систему всегда считал несправедливой и небезопасной, поскольку она вынуждала излишне рисковать тех, кто еще не очень хорошо ознакомился с трассой.

Плохое настроение оставило меня, как только в боксах появился Марк Розье с его добрым, мальчишеским, улыбающимся видом. Он бросал завистливые взгляды на красный автомобиль, который Меацци как раз запускал для меня, а когда снова посмотрел на меня, та искренняя радость, которую он излучал еще мгновение назад, полностью исчезла с его лица.

– Эх, как бы я хотел быть на твоем месте, – заворчал он себе под нос.

Я знал, что Марку снилось, что он когда-нибудь станет гонщиком, но когда я услышал о выражении его желания, то припомнил время, когда и мне снилось, как однажды я буду держать в руках руль гоночного автомобиля. И я, который постоянно на что-то жаловался, стыдился своего отражения. Разве не осуществилось то, о чем я всегда мечтал? Разве я не был гонщиком «Феррари»? А мне еще и платят за гонки. Нет, поистине, мне не на что было жаловаться. Я чувствовал, как все мое тело залил жар – или скорее солнце – а Марк даже не осознавал, что вернул мне спокойствие и радость жизни.