Виталий Станцо - То был мой театр Страница 4

Закончился этот неожиданный монолог жестом в сторону портрета: не мы, мол, - Бертольд Брехт! Музыканты, как в почетном карауле, замерли у высвеченного портрета, и над залом зазвучала хриплая немецкая речь. Подлинная фонограмма. Один из музыкантов переводит: "Действие может происходить в любой стране, где человек эксплуатирует человека"...

И - пошел спектакль. Песенка водоноса "... А вода не продается. И не пьется ни в какую..." переходит в монолог о всеобщей бедности и о том, что "если кто еще способен нам помочь, так это только боги". И появляются боги - трое чудиков в приличных костюмах и велюровых шляпах. И никто в этих богов не верит, никто не желает их приютить. Сбился с ног бедный Водонос, сбился в буквальном смысле этого слова...

Первым исполнителем роли водоноса был Алексей Кузнецов. Помню ощущение от его работы: очень здорово! Но совершенно не помню деталей - заслонено все точнейшей по осмысленности работой в этой же роли Валерия Золотухина. Его-то видел много раз, пересматриваю "Доброго человека" практически каждый год - почти всегда идет этот спектакль и в день рожденья театра, и в первый день каждого нового сезона.

Очень нужен такой спектакль - о доброте и бесчеловечности, об искренности бедняков и преуспевающей посредствености, провирающейся и проворовывающейся по крупной и в мелочах.

Алексей Кузнецов (Водонос) и Зинаида Славина (Шен Те) в студенческом спектакле "Добрый человек из Сезуана", 1963 г.

Борис Галкин, Владимир Климемтьев и Арнольд Колокольников - Боги, Алексей Кузнецов - Водонос.

Олицетворением ее в таганском "Добром человеке" стал цирюльник Шу Фу - антипод Водоноса, преуспеватель, добропорядочная сволочь. Неизменно блистательно работает в этой роли Игорь Петров. Сейчас и представить сложно Петрова - Шу Фу с высокой прической. Кажется, нынешняя (и если честно, давняя уже) Игорева лысина приросла к его герою еще тогда, зимой двадцатилетней давности. А эта вертлявая, похотливая, пританцовывающая походка... Он весь - самолюбование!

Игорь с самого начала играл фарс, призывая на себя огонь критиков, в целом положительно отзывавшихся о том давнем студенческом спектакле. Не верите? Загляните в примечания к третьему тому шеститомника "Бертольт Брехт. Театр". Том с "Добрым человеком" издан в том самом 1964 году.

Любопытнейшие вещи там можно прочесть: "Наиболее значительной нз советских постановок "Доброго человека" был спектакль Ленинградского академического театра им. Пушкина. Премьера - нюнь 1962 года". Где она, эта "наиболее значительная", кто из ленинградских театралов ее помнит?! "Доброго человека" по-любимовски, по-студенчески, по-щукинскн, по-брехтовски в конце концов, ленинградцы увидят лишь через полтора года. Позже я, может быть, расскажу немного о том, как принимали и воспринимали Таганку во время ленинградских гастролей, а пока еще несколько слов из примечаний к изданию Б. Брехта 1964 года Есть там несколько строк о любимовской постановке, вот они: "В 1963 году пьеса была поставлена в Москве Театральным училищем им. Б. В. Щукина. Режиссер - Ю. Любимов. Спектакль пользуется большим успехом. В нем соединилось вдумчивое и уважительное отношение к сценическим принципам Брехта с вахтанговской традицией полуимпровизационной зрелищности. Правда, в отдельных случаях, например в трактовке роли цирюльника Шу Фу - эта зрелищность сказывалась во внешних эффектах, не соотнесенных с концепцией спектакля в целом".

К черту концепции! Они от контрацепции. А о живом спектакле надо живыми словами говорить. Предельно заостренная роль Игоря Петрова куда точнее и честнее, чем сдержанная оценка критика. Критика понимаю: должен же он всем сестрам раздать по серьгам, уравновесить как-то похвалу н брань. Иначе нельзя: сказать только хорошее о каких-то там выскочках-студентах... Нет, их и похвалить нужно, и дружески по плечу похлопать, и обязательно добавить менторски, что, мол, мало ещё работаете, нужно то да се...

Но вернемся в зал Вахтанговского театра в зимний день 30 января 1964 года.

Очень трудно анатомически препарировать то, что любишь. Но есть слабая надежда, что те, кому никогда не увидеть гениальной любимовской постановки одной из лучших пьес Брехта, будут когда-то читать эти записки. Хочу, чтобы передалось им, их воображению то, что видели и любили мы.

Все любимовские спектакли многокомпонентны. Мой Театр использовал все средства воздействия на кору и подкорку, кроме разве что электрических раздражителей, вживленных непосредственно в мозг. Но наэлектризованность во время его спектаклей, начиная с "Доброго человека", была естественным состоянием зала. Достигали этого, как правило, чрезвычайно простыми средствами. Во-первых, старались разговаривать с людьми доверительно, без мелодекламации и обрыдлого пафоса. Во-вторых, ничто человеческое моему Театру не было чуждо, и работал, ориентировался он на человеческое в человеке и человеческое - в толпе. Отсюда точность простых слов и простых способов воздействия. В "Добром человеке", с которого всё началось, из способов воздействия можно выделить три: плакатно-простую сценографию (о ней уже говорилось), нетривиальную пластику исполнителей большинства трагикомических ролей (говорилось о некоторых) и - музыку.

Она проходит через весь спектакль. Едва отзвучали брехтовские слова о месте действия, как музыкант-"переводчик" - это Борис Хмельницкий ("Хмель") - коснулся клавиш аккордеона. II начал набирать на клавишах - именно набирать, как ребенок на пианино одним пальцем, простенькую щемящую мелодию. Под эту музыку пустеет сцена и начинается монолог Водоноса. Подобные же нехитрые мелодии и в дальнейшем оттеняют ключевые сцены спектакля, помогают передать нам с вами настроения героев...

Как и во многих других пьесах Брехта, в "Добром человеке" есть песни-комментарии, называемые обычно на немецкий лад зонгами.

Музыку к "Доброму", в том числе ко всем зонгам, написали Борис Хмельницкий и Анатолий Васильев - те самые музыканты, что ненавязчиво ведут спектакль, поддерживая его ритм и заполняя паузы. Они оба учились не на любимовском курсе, участниками "Доброго" стали благодаря музыкальности, и тем самым фактически застолбили себе место в группе будущего Театра на Таганке. У Анатолия Васильева в этом спектакле были дублеры, у Бориса Хмельницкого их не было в течение 20 лет.

Нет в оригинале брехтовской пьесы и некоторых зонгов, звучащих в спектакле - например, в шеститомнике Брехта я не нашел набатной песни из предпоследней картины: