Всеволод Иванов - Сборник рассказов Дикие люди Страница 4

Милехин постоял у двери третьего класса. Какой-то комиссар с желтым портфелем подмышкой, проходя, толкнул его и тихо проговорил:

- Извините.

Милехин, чтобы не мешаться, отошел и сел на подоконник. Бегали мимо с фонарями и какими-то черными ящичками железнодорожники, свистели на разные голоса паровозы, стучали буфера вагонов. Сверху, тихо и не спеша, грело и станцию, и грязные вагоны, и набухающую влагой землю большое чистое солнце.

Рядом упала сосулька. Милехин наклонился и поднял ее,- она была без пустоты внутри. Упала вторая, третья - все такие же.

"К урожаю,- подумал Милехин,- налив будет полон и умолот богатый. Штука-а..."

И ему вспомнилось, что снег тает не от солнца, а больше ночью, от земли. И тает дружно.

- К урожаю,- сказал вслух Милехин и. сказавши этак, подумал о деревне.

Подумал, что скотина у него вся ко двору - чалая и бурая, хозяйство идет хорошо. В прошлом году плох был урожай, а нонче должен быть хорош март весь сухой, да вот коли апрель будет в сырости - благодать. А теперь в такое святое время винтовку чисти, а то на часах у какого-нибудь склада стой. Ему стало нехорошо на душе, он поднялся, прошел три раза по перрону и решил итти в роту. В это время его окликнули:

- Кольша!

Милехин обернулся и узнал одного из товарищей по роте, Федьку Никитина. Он месяц назад заболел тифом, и его увезли в больницу. Милехин подошел к нему, и они подержали друг у друга руки.

- Как живешь-то? - спросил Милехин.

- Ничо. В поправку на два месяца в деревню пустили. Поеду сейчас.

- Ты какого уезда-то?

- Татарского,- ответил Никитин с удовольствием.- Через полдня, брат, дома буду. А ты?

Милехин нехотя ответил:

- Ново-Николаевского... Двое суток надо ехать. Ноне поезда-то беда как ходют, а коли с "Максимом", так и всю неделю.

- С "Максимом", верна,- подтвердил Никитин и звонким радостным голосом сказал: - Айда, ко мне чай пить.

Милехин согласился. Когда они шля, Милехин заметил, что Никитина пошатывает от слабости, а с лица он был такой, будто под венец шел. Милехин ему позавидовал.

За чаем Никитин, как и все послетифозные, ел много и угощал Милехина. А Милехин не слышал, что рассказывал ему Никитин про больницу, докторов, а думал о своей деревне.

И когда он вышел из вагона, распрощавшись с товарищем, то решил уехать домой с этим же поездом. Прошло три вагона, хотелось сесть в самом хвосте поезда, но не вытерпел, вошел в вагон, прошел одно купе и в следующем полез под лавку.

В купе сидело пятеро солдат. Один из них, с расщепленным носом, спросил:

- Куда ты?

- Домой,- ответил Милехин.

- А-а...- сказал солдат, а другой, макая сухарь в стакан с чаем, спросил:

- Далеко тебе?

- До Ново-Николаевска. Одну станцию не доехать.

- Далеко. Документов нету?

- Нету.

- И хлеба нету?

Милехин ответил со злостью:

- Ну, нет, а тебе чо?

- Лежи уж,- сказал солдат.- Как-нибудь доедешь.

Два дня пролежал, не вылезая, под лавкой Милехин и на третьи сутки ночью слез на Грачевой. От Грачевой до Крутого осталось пятнадцать верст, и утром Милехин был дома.

Милка завизжала и кинулась под ноги. Гусь испуганно бросился в сторону, под опрокину-тые розвальни; на конском черепе, воткнутом на заборный кол, как и год назад, сидел воробей и чистил под крылышками. Сенька выглянул в двери и заорал в избу: - Мамка, батя приехал!

Баба поставила самовар, принесла молока, нарезала калачей и, утирая в кути подолом глаза, спросила:

- Надолго те пустили?

- На двое месяцев,- степенно сказал Милехин, и ему самому поверилось сказанному.

- Война кончилась, што ли?

- Где кончать? По болезни пустили.

- Какая болесть-то?

- А чорт ее знат. Докторам известно.

- Конечно, докторам известно,- всхлипывая, сказала Марья,- уморили человека-то, да еще и не говорят - чем.

- Ладно, не лопшись. Буде.

В деревне спрашивали:

- В кумынию не записался?

Милехин отвечал:

- Брюхом не вышел, говорят.

- Ишь ты...- удивлялись мужики.- А у нас тут бают - в Омске-то усех в кумынию пишут, а кто не хочет, тому затылок бреют и к немцам шлют. Не видал таких?

- Не приходилось,- отвечал Милехин.

- Набродь мутить народ, добра не жди.

Милехин подтвердил:

- Не жди...

Но расспросы скоро кончились. Начался взмет земли, и все пошли на пашню. Весна шла тихая, апрель сырел - падали недолгие, но хрупкие дожди.

- Благодать.- невголос говорил Милехин, чтоб не сглазить.- Оглобля за ночь травой зарастает.

- Дивеса! - охала баба.

Плуг упорно и бойко буравил черную землю. Бурко потел, и от хомута пахло остро и сладко. Поблескивал лемех, поблескивала влажная шерсть на Бурке, и Милехину казалось, что сама отваливается земля - надоело ей лежать. С озер пахло камышами, распускались деревья, а кое-где на них мокрели еще нераспустившиеся почки, похожие на больших жуков.

И как-то не думал Милехин, что в Омске, во 2-м взводе, лежит у его нар винтовка № 45728 и что он совсем не дядя Коля, а Николай Милехин, солдат Красной армии.

Куры сходили с насеста поздно. Баба улыбалась и тихо ночью говорила на ухо Милехину:

- Урожай будет.

- Ладно,- сонным голосом отвечал Милехин, и у нею слегка щипало краешек сердца. Он притискивал к себе бабу и засыпал.

Когда расцвела черемуха, начали сеять. Утром с востока дул легкий ветерок - хорошо, зерна несло к западу, к покою; потом к полудню ветер совсем прекратился - еще лучше. Солнце стояло в теплом красном круге смотрело, как ровно и грузно падают в землю большие желтые зерна.

Потом Милехин пошел в поле и увидал густой зеленый подъем. С вглава прозорного места, на котором он стоял, пашня походила на зеленую коломенскую скатерть. А по краям - акорье - черные, обгорелые лесины, как стаканы с кирпичным чаем.

- Видал ты...- с уважением к себе сказал Милехин и, вспомнив, что дома не поена скотина, пошел домой.

За воротами его встретил Сенька:

- Батя, там стражник.

- Где?

- В горнице... Шапка большая-я... Я боюсь.

- Не укусит,- сказал Милехин, подымаясь на крыльцо.

Милиционер повез Милехина в волость, а оттуда в уездный воинский комиссариат. Из уезда его отправили в губернию, и губвоентрибунал постановил: за самовольною отлучку из Красной армии в момент напряженной борьбы с врагами социалистического отечества конфисковать в пользу государства половину его движимого и недвижимого имущества.

ЖИЗНЬ СМОКОТИНИНА

Когда, впервые после долгих войн, пришли в деревню плотники рубить богатому мужику Анфиногенову вместо сгоревшей новую избу,- насмешек над ними было много. То кричали, что топоры за революцию иступились - голов много порубили ими; то - осины им теперь, разучившись, не отличить от сосны; то - просто необъяснимый солдатский мат. Но все ж было приятно сознавать наступившее стоящее время, когда можно и построиться и поработать не зря. И все подолгу ходили подле накиданных холмов желтых бревен и щупали хорошие златоустовские топоры.